Над головами невидимые поют пули. Пляшет желтая земляная пыль.
Одна из наших резервных цепей бьет через нас в предполагаемого противника.
Командиры приводят в порядок цепи, распутывают сбившиеся звенья, отделения, взводы.
– Направление на впереди лежащую горку… – несется крутая команда. – Оправа по звеньям начинай!
…На горке оказались замаскированные немецкие окопы.
Немцы встречают нас густым убийственным огнем. Бьют без промаха. Пристрелка сделана заранее с точностью до двух сантиметров.
Визжит под пулями начиненный огнем и железом воздух. Захватывает дух.
Железный ветер – ветер смерти – дыбит свалявшиеся на потных макушках пучки волос. Сметает, убаюкивает навсегда взвод за взводом.
Один за другим в муках и судорогах падают люди на влажную траву, вгрызаясь зубами в мягкую, дремлющую в весенней истоме землю.
Живые перескакивают через мертвых и бегут, оглашая ревом долину, с ружьями наперевес, с безумным огоньком в глазах.
И опять перемешались все звенья, взводы. Никто не слушает команды.
Методический клекот сотен пулеметов, работающих без перебоев, напоминает работу какой-то большой механической фабрики.
Огонь. Стихия. Хаос. Люди, обезумевшие перед лицом смерти.
* * *
Фельдфебель Табалюк, бегая по цепи, охрипшим от натуги голосом вопит:
– Патроны береги! Патроны!..
– Не фукай здря!
– Бей только по видимой цели! Могут отрезать от резервов – чем будем отстреливаться, анафимы!
– Пригнись к земле! Пригнись! Земля – она, матушка, не выдаст!
Согнувшись в три погибели и ныряя под пулями, бежит штабс-капитан Дымов. В правой руке поблескивает черный комок нагана.
Грозно кричит на фельдфебеля:
– Не ломай цепь, Табалюк, мать твою! Равнение держи! Почему оторвался от тринадцатой роты?
– Да рази ж их уровняешь под огнем, анафимов? Чистые бараны, вашесоко…
– Сам ты старая анафима!.. А это чьи люди?
– Тринадцатой роты, вашесоко…
– Что за бардель такой?
– Не могу знать, ваш…
– Где Тер-Петросян?
– Не могу знать, ваш…
Дымов куда-то испаряется.
Часть стрелков, «приспособленные к местности», уткнувшись головой в кочки, палят в белый свет. Штыки винтовок круто поставлены в небо.
Коршуном налетает на них Табалюк, колотит шашкой плашмя по спинам, по ногам, по бритым головам.
– Ах вы, анафимы, проклеты!.. Куды стреляете? В Илью-пророка? Переколю всех, едри ваши копалку!
Омытые потоком фельдфебельской ругани стрелки неохотно поднимаются и бегут вперед.
Цепи катятся, упорно наседая друг на друга и сливаясь, как волны во время прибоя.
