Молча расходятся стрелки, точно боясь разбудить, потревожить. Говорят вполголоса об отошедших на вечный покой.
Из всего отделения уцелел один Голубенке, который лежал в самом дальнем углу землянки, накрывшись шинелью. Видит в этом какое-то чудо.
В момент взрыва в землянке горел ночник, устроенный из консервной банки. Играли в «козла»… И умерли, не доиграв партии…
* * *
Весна вступает в свои права. Разбухли почки.
Мягко голубеет бездонное небо. Жарче дышит земля.
На деревьях и кустах кое-где шелушится зеленая бахрома листвы. Спиралями вьются звонкие жаворонки, высказывая полное пренебрежение к войне.
Вечером от потеплевшей земли тянется к небу томная дымчатая испарина.
Голосисто заливаются невидимые пичуги. Бугры увалов, виднеющиеся справа, взъерошились густой щетиной молодой травы.
Запестрели радуги первых цветов.
В Петербурге теперь белые ночи.
В парках целуются влюбленные парочки.
Солдаты ежедневно толкуют о земле, о весеннем севе.
Тяжело вздыхают, вспоминая свои «осьминники», нераспаханные «клинья», «гоны», «переезды».
Все шибче и шибче ругают военную цензуру, которая месяцами задерживает письма туда и обратно.
В офицерских кругах усиленно дебатируется проблема предстоящей весенней кампании.
Говорят, скоро будет грандиозное наступление.
* * *
Наступаем, оказывается, мы. На наш участок стягиваются резервы, кавалерия, боевые припасы. Дым коромыслом.
О наступлении сегодня по секрету сказал мне капитан Розанов, но этот «секрет», кажется, известен многим.
Солдаты «на всякий случай» обмениваются адресами. Каждый оставшийся в живых должен сообщить о своем убитом товарище на родину.
Таков уговор. Его, конечно, выполнят. Когда смолкнет канонада и потрепанные полки вернутся в исходное положение – к той самой печке, от которой начнется танец смерти, тогда приступят к учету оставшихся в живых.
А через день в пензенские, «скотские» и «калуцкие» деревушки поползут скорбные эстафеты с оттисками кровавых пальцев.
…Ко мне подходит стрелок второго отделения Чучкин.
Запиши-ка ты, слышь, себе мой адресок, а свой мне в подсумок положи.
– Убьют, думаешь, Чучкин?
Он печально улыбается серым бескровным ртом, обнажая клавиатуру сгнивших зубов.
– Кто яво знает, что может случиться. Дело темное, гадательное. На счастье уж надобно надеяться да на господа бога.
Записываю на блокноте адрес и спрашиваю, что написать его родным в случае смерти:
– Напиши так: «Сим извещаю вас, что сын ваш, Василей Чучкин, сево числа пал в бою с неприятелем во славу русского уружия и кланяется всем по низкому поклону от бела лица до сырой земли».
