Когда Жанна вышла из ванной, мать объявила ей, словно зачитала ультиматум:
– Давай рассказывай все начистоту! Иначе мне придется разбудить Костю, и я думаю, что ты этого не хочешь.
Жанна недоверчиво посмотрела на мать – старую, но все еще грозную женщину, ставшую в последнее время особенно раздражительной. Лариса лезла во все дела, которые ее не касались, она хотела знать обо всем, что творилось в жизни у дочери, она раздражала, надоедала, уплывала все дальше и дальше от Жанны – делала, казалось, все возможное и невозможное, чтобы пустое пространство между ними расширялось и отравлялось ядовитыми перебранками. Жанна не хотела этого, пыталась примириться с матерью, пыталась ее успокоить, пыталась понять ее, но Лариса продолжала гнуть свою линию, часто звала на поддержку усталого Костю – и тот всегда соглашался с женой, какую бы чушь та ни говорила, – и сделался в конце концов писклявым стариком, готовым только жаловаться и браниться. И потому Жанна с легкостью согласилась на заманчивое предложение Николая Александровича – лишь бы покинуть отчий дом, чтобы пореже видеть родителей, которые ей опротивели.
Глаза у матери блестели. "Нет, если еще поднимется отец – будет совсем плохо", – подумала Жанна.
– Мама, ты портишь мне настроение с самого утра! Зачем ты это делаешь? Чего ты хочешь добиться?
– Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, – ответила мать. – Чтобы хоть ты нормально пожила, коли у нас с Костей этого не получилось из-за кризиса.
– Но зачем, скажи мне, зачем ты влезаешь в мою жизнь и пытаешься сделать все по-своему?
– Я твоя мать!
– Да, конечно. Но я хочу быть самостоятельной, хочу, чтобы вы с отцом не вмешивались ко мне.
– Вот когда выйдешь замуж – тогда мы и отстанем.
– Опять ты об этом, мама!
– Мать надо слушаться. Мать говорит правильные слова. Вон тебе кто попал на счастье – вон как ты теперь зажила, да и нам тоже перепало: и телевизор новый, и окна пластиковые – видишь, как хорошо, что ты встретилась с Николаем Александровичем, благодетелем нашим ненаглядным.
Жанна лишь тихо произнесла:
– Я пойду к себе в комнату.
Лариса не стала возражать, а только покачала головой. Затем полезла в холодильник, вынула масленку – и вдруг крикнула на всю квартиру:
– Жанна, ты будешь завтракать?
Через пару секунд девушка показалась в дверях кухни и тихо проговорила:
– Я попью чай с печеньем и вафлями.
А в соседней комнате захрипел отец, начиная делать свою бессмысленную гимнастику, – разбудила Лариса его, значит, раньше времени. "Только бы он не вспомнил про то обещание", – подумала Жанна, тихонько следуя по узенькому коридору в свою самую маленькую, угловую комнату. Затворив дверь, на которой как вечное напоминание зиял безобразный шрам на месте снесенного отцом шпингалета, Жанна упала на свою хлипенькую, детскую, но такую родную кровать, зажмурилась и прикрыла расстроенное лицо руками. Тишина успокоила Жанну. Но затем писклявый голос отца просочился из коридора. Там на кухне родители всего лишь беседовали, а казалось, будто ругались. И привыкли они так разговаривать – и не отучить их теперь никак от этого мерзкого тона.
