— И что же тебе в Омуте делать, служитель? — отсмеявшись и утерев с лица кровавые слезы, что из глаз выступили, спросила я. — Там твоего бога нет.
— Своего бога я знаю, где искать, — глухо проговорил он. — Только он мне не помощник. А что я в Омуте делать буду, не твое дело, ведьма. Твое — проводить. Дорогу указать. Все вы, темные отродья, путь туда знаете. Без тебя мне Омут не найти.
Мне смеяться перехотелось. Теперь я жаждала этого прихвостня светлого бога на кусочки разрезать, да в овражке закопать. Чтобы лютики по весне желтые взошли, да поярче.
— А зачем же мне делать это, служитель? — с насмешкой спросила я и махнула рукой, подзывая Теньку. Хлесса подошла, ткнулась в руку треугольной башкой, раскрыла пасть, показав гостю все свои клыки, которых у нее было столько, что даже я до сих пор не пересчитала. Мужчина побледнел, но не отошел, даже за клинок хвататься не стал. Хоть и видно, что повело беднягу от ужаса. И то понятно: хлесса моя размером со здорового волчару вымахала, да и волки рядом с этими зверем — безобидными домашними шавками кажутся. Хлесс в лесу и медведь обходит и птица — клют облетает. А люди боятся пуще огня, потому как огонь — милосерднее.
— Я тебе заплачу, — выдавил мужчина, отцепил от пояса кошель, бросил на лавку. Я снова расхохоталась, Саяна закаркала, а Тенька рыкнула. Это у нее отрыжка после свежатинки — наелась перьев гусиных, глупая…
— И на что мне твое золото, — я хлопнула себя по коленке, — может, на платья? Или на украшения потратить? А может, с пчелами за мед расплатиться? Что мне с твоими монетами делать, а, служка божий?
Он, кажется, растерялся. Но смотрит упрямо, исподлобья, лишь чернота в душе клубится. Непроглядная.
— Тогда сама плату назначь, — хмуро предложил он. — Хочешь, могу и душу…
Я помолчала, рассматривая его. И то, что я видела, мне ох как не нравилось. И ведь не уйдет же, разве что и правда — в овражек.
— А что, может, и назначу… плату, — протянула я, вышла в кружок света от окошка, приблизилась. — Зачем мне твоя душа, служка? Никакого прока от нее… А вот тело мужское сгодится…
И облизнулась плотоядно.
Служитель совсем побелел. Решил, что я его или есть собралась, или в постель потащу. И похоже, «есть» для него было бы предпочтительнее… Он уставился на меня и явно ведь постарался скрыть охватившее нутро омерзение, а все равно я заметила.
Да и неудивительно. Я-то знала, что именно он видит. Конечно, людская молва преувеличивала, и слизи на лице не было, но и без того картина уродливая и неприглядная. Нос тонкий, длинный, крючком загнутый, кожа зеленью отливает, в струпьях вся. На голове — воронье гнездо из серой пакли, а по бокам два рога торчат. Одета в балахон потрепанный, рваный местами. Сама тощая, как жердь, ни одной выпуклости женской нет. А самое страшное — глаза. Желтые, звериные, с красными прожилками. А от век во все стороны по лицу узоры черные плетутся, метки Шайтаса. Одним словом — ведьма.
