Поправьте свой парик вы,
Чтоб плеши не сверкать,
И не гнушайтесь бритвы,
Штанов и сюртука!
— Нуте-ка, попробуйте за мною угнаться! Все, в чем состоит долг джентльмена перед самим собою, вместить в одно четверостишие! И заметьте, я по призванию отнюдь не бард и вирши сии излились из уст простого любителя.
— Но, дорогой мой сэр! — воскликнул он.
— Но, дорогой мой сэр! — эхом отозвался я. — Я никому не позволю остановить поток моих рассуждении. Извольте высказать свое мнение о моем четверостишии, не то, клянусь, мы поссоримся.
— Право же, вы завзятый оригинал! — сказал Даджен.
— Вы не ошиблись, — отвечал я. — И сдается мне, мы с вами достойная пара.
— Что ж, — с улыбкой сказал он, — надеюсь, вы оцените если не за смысл, то за поэтичность такие строки:
Достоинство и честь — вот мера человека,
Иное ж — блеск пустой и мишура от века!
— Э, нет, так дело не пойдет — это же Поп! Это вы не сами сочинили, Даджен. Поймите, — продолжал я, ухвативши его за пуговицу, — первое, что требуется от поэзии, — это чтобы она была вашим кровным детищем, да, милостивый государь, кровным. Грудь мою распирает вдохновение, ибо — говоря начистоту и несколько изменяя высокому слогу — я чертовски рад тому, как обернулось дело. И, осмелюсь сказать, если вы не против, по-моему, вы тоже рады. Да, à propos, позвольте задать вам один нескромный вопрос. Строго между нами, случалось вам хоть раз стрелять из этого пистолета?
— А как же, сэр, — отвечал он. — Даже два раза... только по птичкам, по завирушкам.
— И вы стали бы стрелять в меня, кровожадный вы человек? — воскликнул я.
— Если уж вы об этом заговорили, — отвечал Даджен, — так ведь и вы не слишком осторожно размахивали своей палкой.
— Разве? Ну да ладно, дело прошлое; считайте, что все это было, при короле Фарамоне[29] — вот и еще одно французское выражение, ежели вам охота собрать побольше улик, — сказал я. — Но теперь мы, по счастью, добрые друзья и желаем одного и того же.
— Прошу прощения, но вы слишком торопитесь, мистер... — сказал Даджен. — Ведь я до сих пор даже не знаю вашего имени.
— Ну еще бы! — сказал я. — Слыхом не слыхали!
— Объясните же хоть одним словом, — начал он...
— Нет, Даджен! — прервал я. — Будьте разумны. Я знаю, чего вы хотите, и имя этому — ужин. Rien ne creuse comme l'emotion.[30] Я тоже голоден, хоть и куда более привычен к воинственным вспышкам, нежели вы, скромный стрелок по завирушкам. Давайте-ка я получше на вас погляжу; вот какое вам требуется меню: три ломтика хорошего холодного ростбифа, гренки с сыром, кружка крепкого пива, и стаканчик-другой выдержанного портвейна старого бутылочного разлива — напиток, без которого немыслим настоящий англичанин.
