— Здорово, — сказала она, убирая со лба мокрые локоны.
Она встала, раскинула руки и запрокинула лицо кверху, к небесам, с которых лил дождь.
— Вот это здорово, — сказала она еще раз.
— Где вы были так долго? — закричала ее мать, когда мы наконец встретились с остальными на крытой террасе, возле киоска с картошкой фри.
От нашей одежды шел пар, на плитках пола вокруг кроссовок Тамар образовалась лужица.
— Мы были на острове посреди пруда, — сказал я. — А потом полил такой дождь, что мы не могли вернуться.
Тамар пристально посмотрела на мать.
— Мы не могли вернуться, — повторила она.
Кристина и Давид не отрывались от картошки фри с майонезом; Вилко сидел за отдельным столиком и дул через соломинку в бутылочку шоколадного молока, пуская коричневые пузыри. Шурин бросил в рот недоеденный крокет.
— Я тоже был на острове, — сказал он, — но вас нигде не видел.
Хорошо помню, как я уставился на его голову со ртом, жевавшим крокет, и как глаз на этой голове сально подмигнул мне. Так или иначе, было уже слишком поздно: где-то под моей дымящейся одеждой поднимался жар, который через считаные секунды должен был залить мое лицо заметным для всех румянцем.
— Пойду возьму пивка, — сказал я и отвернулся.
— Я с тобой, — сказала Тамар и крепко взяла меня за руку.
И теперь, за столом, соскребая белые рыбьи останки с алюминиевой фольги, я снова обращал внимание преимущественно на Тамар. Она молча нацепила кусочек рыбы на вилку и начала задумчиво пережевывать его. Она вовсе не пыталась принять участие в разговоре, и мне пришлось признать, что она права; последние десять минут говорили о новой пьесе не то норвежского, не то финского драматурга, в которой Ивонна получит «ведущую роль», как она сама выразилась.
— Эту пьесу поставят здесь еще до премьеры в Норвегии, — сказала она.
Из-за своей занятости в третьеразрядных ролях Ивонна по вечерам почти не бывала дома и не могла уложить детей в постель или рассказать им сказку перед сном — эта обязанность выпадала на долю шурина. Но можно было бы задаться вопросом: должны ли Вилко и Тамар радоваться этому. Мне не удавалось представить себе, как он, с его невыразительной головой, читает вслух детскую книжку, сидя на краю кровати.
Можно было бы задаться и другим вопросом: достаточно ли велик актерский талант Ивонны, чтобы оправдать ее отсутствие дома? Шурин, как уже сказано раньше, не делал вообще ничего. Он иногда «медитировал» или, бывало, неделями составлял пазл из ста с лишним тысяч кусочков. Я спрашивал себя, хороший ли пример он подает детям, бездельничая или составляя бесконечные пазлы.
