— Будь мы поближе к морю, вид был бы еще красивее. Зато я все обставила по-своему, не так, как папа, — надеюсь, не слишком вульгарно? — спросила Кайнене.
Ричард засмеялся — не только над ее шутливым намеком на Сьюзен (он передал ей слова Сьюзен о господине Озобиа), но и от радости, услышав «мы». «Мы» подразумевало их обоих; Кайнене впустила его в свою жизнь. Представляя его слугам — их было трое, все в одинаковой, нелепо сидевшей форме цвета хаки, — Кайнене пояснила с обычной кривой усмешкой: «Мистера Ричарда вы будете видеть очень часто».
— Добро пожаловать, сэр, — сказали они хором и почтительно вытянулись, а Кайнене, указав на каждого, назвала их имена: Икеджиде, Ннанна и Себастьян.
— Икеджиде самый умный, у него имеется одна извилина, — прибавила Кайнене.
Все трое улыбнулись, как будто каждый был другого мнения, но, разумеется, предпочел промолчать.
— А сейчас, Ричард, экскурсия по окрестностям. — Кайнене изобразила поклон, пародируя слуг, и повела его через заднюю дверь в апельсиновый сад.
— Привет тебе от Оланны, — сказал Ричард, взяв Кайнене за руку.
— Говоришь, ее любовник-бунтарь принял тебя в свой круг? Полагаю, мы должны быть благодарны. Раньше он пускал в дом только чернокожих преподов.
— Он так и сказал. Говорил, в Нсукке было полно приезжих из Агентства международного развития, из Корпуса Мира и Мичиганского университета, и ему хотелось приютить немногих лекторов-нигерийцев.
— Чтобы обсуждать их националистские бредни.
— Верно. Он большой оригинал.
— «Большой оригинал»! — передразнила Кайнене. Она остановилась, раздавила что-то мыском сандалии. — Нравятся они тебе, да? Оланна и Оденигбо?
Ричарду хотелось заглянуть ей в глаза и развеять ее подозрения, произнести именно то, чего она ждала в ответ.
— Нравятся, — кивнул он. Ладонь Кайнене лежала в его руке вяло, безвольно, и Ричард боялся, как бы она не убрала руку. — Они очень помогли мне обжиться в Нсукке, — добавил он, будто оправдываясь. — Я там уже как дома. И еще я благодарен им за Харрисона.
— Вот за Харрисона и впрямь спасибо. Как поживает Свекольная душа?
Ричард обнял Кайнене, радуясь, что она не злится.
— Хорошо. Он славный человек, такой забавный.
Они шли по саду, в густой тени апельсиновых деревьев, и Ричард вдруг ощутил собственную чужеродность. Кайнене рассказывала о ком-то из своих подчиненных, а он унесся далеко: гудение мошек над головой, буйная зелень пробудили воспоминания о родительском доме в Уэнтноре. Казалось бы, что общего между влажными тропиками, где у него обгорает кожа на руках, где греются на солнце пчелы, — и ветхим английским домом, где даже летом гуляют сквозняки? И все же Ричард видел перед собой стройные тополя и ивы позади дома, поля, где он подстерегал барсуков, бесконечные холмы, поросшие вереском и папоротником, стада овец. «Там горы голубеют…» Он вспомнил, как отец и мать сидели с ним в сырой спальне и отец читал вслух стихи.
