— Только отцу придется убивать труп — я первая до тебя доберусь. — Тетя Ифека поднялась с миской очищенного риса в руках.
— Есть у меня кое-кто на примете, сестренка. — Аризе придвинулась ближе к Оланне. — Но он меня совсем даже не замечает.
— Что ты там шепчешь? — встрепенулась тетя Ифека.
— Не с тобой разговариваю, а со старшей сестрой, — сказала Аризе, но продолжала уже громче: — Его зовут Ннакванзе, он живет неподалеку, в Огиди.
Работает на железной дороге. Но он ничего такого мне не сказал. Может, вовсе и не глядит на меня.
— Если не глядит, значит, у него с глазами плохо, — фыркнула тетя Ифека.
— Вот несносная женщина! Не дает мне спокойно поговорить с сестрой! — Аризе закатила глаза, но по всему было видно, что она довольна и наверняка воспользовалась случаем, чтобы рассказать матери о Ннакванзе.
В ту ночь, лежа на кровати дяди и тети, Оланна смотрела на Аризе сквозь висевшую на веревке тонкую занавеску. Веревка, не туго натянутая между двумя вбитыми в стену гвоздями, провисала в середине. Оланна пыталась представить, каково было Аризе и ее братьям, Одинчезо и Экене, видеть родителей сквозь занавеску, различать, как движутся бедра отца, а руки матери сжимают его, слушать звуки, которые дети наверняка принимали за стоны боли. Оланна никогда не слышала, как занимаются сексом ее родители, — ни звука, ни намека. От родителей ее всегда отделяли коридоры, и с каждым новым переездом коридоры делались длиннее, а ковры толще. Когда они въехали в свой нынешний дом с десятью комнатами, отец и мать впервые за все время поселились в разных спальнях. «Мне нужен весь платяной шкаф, а папа пусть приходит в гости!» — пошутила мать, но в ее девическом смехе Оланна уловила фальшивую ноту. Отсюда, из Кано, неискренность отношений родителей казалась ей еще тяжелее и постыдней.
Окно было открыто, в неподвижном ночном воздухе стояла вонь канав позади дома, куда сливали ведра с нечистотами. Вскоре раздались приглушенные голоса золотарей, выгребавших отбросы; под лязг их лопат Оланна и заснула.
Нищие у ворот дома, где жила семья Мухаммеда, не двинулись с места, завидев Оланну, — остались сидеть на земле, прислонясь к глинобитным стенам. Мухи облепили их так густо, что ветхие белые кафтаны казались забрызганными темной краской. Оланна хотела бросить им в миски денег, но передумала. Будь она мужчиной, они бы загалдели, потянулись к ней с мисками, а мухи поднялись бы жужжащей тучей.
Один из привратников узнал Оланну и поспешил открыть ворота:
