– Стой! Подожди!
Он не обернулся, никак не отреагировал на окрик девочки. На его бархатную курточку упали солнечные лучи, засверкали золотом нежные, как шелк, волосы. Вот таинственный обитатель картины приблизился к двери и, прежде чем Аннушка успела что-либо предпринять, скрылся за ней.
– Подожди… Я только хотела спросить…
Не надеясь догнать златокудрого малыша, девочка все же отправилась следом. Но идти пришлось совсем недолго, лишь до порога комнаты – за второй дверью также не было ничего, если, конечно, не считать огромного старого холста. На растрескавшейся грунтовке еще угадывалась набросанная углем фигурка ребенка.
Внешне Аннушка казалась спокойной, но душу уже захлестывала волна паники. Страшная догадка о том, что картина – ловушка, из которой нет выхода, что весь иллюзорный мир ограничивается четырьмя стенами комнаты, повергала в ужас. Девочка пришла сюда ради того, чтобы спасти близких людей, бороться и побеждать, а вместо этого оказалась в тупике, в западне, в маленьком кошмарном мирке, где десятилетиями не происходило абсолютно ничего. Нет, из Аннушки ни при каких обстоятельствах не могла получиться бесстрашная героиня, сокрушавшая на своем пути любые преграды, только жертва – испуганная, жалкая, беспомощная… В отчаянии девочка метнулась к окну, распахнула рамы с прозрачными, словно только что вымытыми стеклами. За ними не было пышных зарослей сирени, голубого неба и крыш соседних домов – только все тот же потемневший грубый холст, ограничивавший пространство этого крохотного мира. Путь вперед оказался отрезан, и теперь оставалась только одна-единственная дорога, ведущая домой.
Уже не веря в спасение, Аннушка подскочила к висевшей на стене картине – к проходу в реальный мир. Надо было любой ценой открыть его, суметь вырваться из западни. Ярость и обида сокрушали невидимые преграды, а страх и отчаяние делали их крепче. Девочка попыталась разозлиться, разжечь в душе огонь гнева, но так и не смогла. Ей было страшно, она чувствовала себя маленькой, несчастной, всеми обманутой и обиженной. Соленые ручейки струились по щекам и тяжелыми каплями падали на медово-желтый паркет. Сев на пол у стены, Аннушка во весь голос горько зарыдала.
Кемма стремительно вошла в спальню, остановилась перед висевшей на стене картиной – на алых губах жрицы появилась усмешка. Ее свита толпилась позади, не смея приблизиться к госпоже. Бросив взгляд на застывших у порога «королей и королев», Кемма подумала, что стоит разъяснить им смысл происходящего. Ни одно доказательство ее могущества не могло оказаться лишним для этих боявшихся и ненавидевших ее людишек.
