— Но как Хайм может женить евреев? — запротестовал Дэниел. — Он ведь священник, а не раввин!
Гоцан пожал плечами.
— А ты искажал молитвы сегодня вечером! Что это за «шел-хаббат»? Не думаю, что ты как полагается приветствовал Шаббат Пресвятой Деве, мне кажется, ты говорил что-то о пролитом оливковом масле и сломанной оси! Можно только надеяться, что Всевышний простит нас за то, как мы напортачили с ритуалами.
Шейлок тепло улыбнулся отцу.
Гоцан покачал головой.
— И все-таки что нам делать, если все наши раввины бежали в Константинополь? Там сотни синагог и сорок тысяч иудеев, открыто приветствующих Шаббат! А здесь иудей хранит фрагменты и обрывки Закона на истлевшем пергаменте в своей генизе — тайнике под полом или под черепицей крыши. Однако, как священник, Хайм может найти моему ученому сыну еврейские молитвенники и поможет изучать еврейские тексты в соборе — да превратится он в пыль при нашей жизни!
— Пусть так и будет и пусть золотая монстранция[15] упадет на голову епископа Квироги, — сказал Хайм, спокойно поедая шаллах. — И давайте тайно готовить еще больше иудеев в священники. Великий инквизитор Торквемада был иудеем…
— Плохим иудеем.
— Спору нет. И все-таки правоверные иудеи есть и среди епископов! Все больше и больше евреев вступают в церковь. Тайные иудеи есть повсюду. Они женятся на христианах, но, как и мы, не отказываются от своих обрядов. Они соблюдают законы кашрута[16]. Они рожают еще больше избранных. Через три поколения они становятся настоящими, старыми христианами и могут служить в государственных советах…
— Так мы скоро захватим Испанию, — усмехнулся Шейлок.
— Да! — крикнул Шломо, притворяясь, будто воспринимает его слова всерьез. — Да! Толедо — новый Иерусалим.
— Потому что дома в нем построены из камня того же цвета? — спросил Дэниел, старший. — Нет. Толедо похож на Испанию, это очень католический город. Остерегайся, отец Хайм, будь осторожен, хорошенько прячь свой Талмуд под христианской одеждой. Новая инквизиция не похожа ни на что, что видела эта страна до сих пор.
Хайму было слишком хорошо на Шаббате, чтобы печалиться.
— Я верю в Хашима, во Всевышнего, — заявил он. — Толедо — мой город, и я не хочу его покидать. Толедо — живое сердце Испании, и Испания будет нашей, а если у нас будет Испания, то у нас будет весь мир!
— Не заставляй нас терять наши души, завоевывая его, — послышался сухой голос.
Хайм скосил глаз на Шейлока.
— Прости меня, молодой Шейлок Бен Гоцан, но что ты мне сейчас проповедуешь? Что-то из учения Назарея
