Когда я вышел на биржу со своим компаньоном из Каменца и объявил, что продаю имения, ко мне со всех сторон посыпались маклеры, у которых тоже есть имения для продажи, и мы сделали дело, а именно: мы поменялись имениями, то есть мы им дали описи наших имений, а они дали нам описи своих. Так что одно из двух: если мы сделаем их имения, то мы наверное заработаем; если же они сделают наши имения, то мы опять-таки заработаем. Так или иначе – мы ничего не теряем! Словом, я втерся в компанию маклеров и сам стал, с божьей помощью, не из последних, сижу уже у Семадени наравне со всеми за белым мраморным столиком, как в Одессе, и пью кофе со сдобными булочками. Такой уж здесь обычай, – не то подходит человек и выгоняет вон. Тут, у Семадени, и есть самая биржа. Сюда собираются маклеры со всех концов света. Здесь всегда крик, шум, гам, как – не в пример будь сказано, – в синагоге: все говорят, смеются, размахивают руками. Иной раз ссорятся, спорят, затем судятся, потому что при дележе куртажа вечно возникают недоразумения и претензии; без суда посторонних лиц, без проклятий, кукишей и оплеух никогда ни у кого – в том числе и у меня – не обходится. Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Сердечный привет деткам, тестю, и теще, и каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Есть у меня в Волынской губернии имение с дворцом. Во дворце этом шестьдесят шесть комнат, потолки и полы в них не более и не менее – сплошь из зеркального стекла, есть и сад, который называется «анджиреей». В этом саду и летом и зимой растут лимоны и апельсины. Затем лошади там, кареты – загляденье! И все это продается за бесценок! Послал бы мне господь бог хорошего покупателя, – кто бы тогда сравнялся со мной? Беда только в том, что маклеры имений в большинстве случаев на язык слабоваты, то есть не прочь иной раз преувеличить… Но что поделаешь? Ради заработка и привирать приходится.
XII
Шейне-Шейндл из Касриловки – своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, пишу я тебе, что я уже кровью харкаю от твоих веселых писем! Стыд и срам показать кому-либо, что ты пишешь. Как моя мама говорит: «Самая страшная боль – та, которую не выскажешь!» Что это за работа, спрашиваю я тебя, сидеть по целым дням у Симе-Дины (кто она такая, ко всем чертям? Была у нас когда-то Симе-Дина – лекариха, но ее уже давно на свете нет!) и распивать кофе с булочками в будень день? Подумаешь, нашел чему радоваться: у него есть для продажи имения с шестьюдесятью шестью комнатами – шестьдесят шесть волдырей на языки моим врагам! И правда-таки, что ему делается там в Егупце оттого, что я здесь дни и ночи вожусь с его детьми? Вот вчера только Лееня дай ей бог здоровья – подралась с Мойше-Гершелем и угодила ему вилкой в лицо. Хорошо еще, что не в глаз! Но что тебе мои слова – в одно ухо вошло, в другое вышло… Ведь это же прямо неслыханно! Пишу, пишу, разрываюсь на части, а он сидит себе, как проклятый, в Егупце, пьет кофе и любуется драками маклеров на бирже! Хоть бы господь бог кого-нибудь надоумил отдубасить тебя по заслугам! Может быть, ты бы тогда поумнел, как желает тебе счастья и всего хорошего
