твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
«Ни красоты не нужно, – говорит мама, – ни ума: счастье нужно». Сравни, к примеру, мою Нехама-Брайндл и Рохл тети Двойры. Эта хороша как летнее солнце, а та – кислятина. А вот поди же: Нехама-Брайндл, бедняжка, сидит в девицах, а Рохл выходит замуж за какого-то раззяву из Ямполя, очень порядочного, честного, тихого, то есть глуповатого, но из очень родовитой семьи. У него, говорят, сестра выкрестка.[30] Он, правда, не совсем здоров, но зато солдатчины не боится. Удовольствие смотреть на эту парочку. Она думает, что умнее никого на свете нет, а он уверен, что никого красивее нет. Как моя мать говорит: «Не то любо, что хорошо, а то хорошо, что любо…»
IX
Менахем-Мендл из Егупца – своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что возня с домами – дело пустяковое. Я вовремя спохватился и занялся другим товаром – имениями. Имения – это совсем не то! Во-первых, не нужно сапоги трепать: напишешь письмо, отошлешь опись, тот съездит, посмотрит землю, и дело, с божьей помощью, сделано. А во-вторых, имеешь дело не со злыднями, не с нищими, а с господами, с помещиками, князьями, графами! Ты, пожалуй, спросишь, каким образом я очутился среди графов? Это целая история.
Ты ведь знаешь, что жить здесь мне нельзя. А так как часто случается, что полиция наведывается к нам в гостиницу по ночам для проверки и «очистки», то хозяйка нас обычно об этом предупреждает, чтобы мы могли вовремя растаять, точно соль в воде: кто в Бойберик, кто на Демиевку, а кто – на Слободку…[31] Но иной раз хозяйка и сама не знает, когда нагрянет облава, – в таких случаях очень скверно! Однажды на той неделе лежим это мы, все гости, и спим… Вдруг слышим – стучат. Хозяйка соскакивает с постели и обращается к нам, вся дрожа:
– Евреи! Марш из дому, полезайте в солому!..
Поднялась беготня, стали прятаться: кто в погреб, а я – на старое свое место – на чердак, и следом за мной – еще один человек из Каменца. Лежа так в беде на чердаке, слышу я, как человек этот стонет.
– Чего вы вздыхаете? – спрашиваю я шепотом.
– Горе мое горькое! – отвечает тот. – Бумаги свои я оставил в изголовье. За бумаги беспокоюсь.
