Замерла жизнь и в учебных корпусах Лондонского университета. В опустевшем спортзале, сердито посвистывая, по-хозяйски разгуливали сквозняки, и лишь в студенческом общежитии кое-где подслеповато светились окна. Несмотря на поздний час, абитуриенты подготовительного отделения филологического факультета Ибрагим, Гум и Эндер не спали. Закутавшись в плотные шерстяные свитера, они согревались обжигающим кофе и уныло листали монографию по английскому языку профессора Джона Пристли. Дремучие дебри из инфинитивов, причастных и деепричастных оборотов нагоняли смертную тоску и клонили в сон. Но предстоящий зачет у зануды «Некролога», «похоронившего» не одного ушлого студента, заставлял друзей предпринимать очередное титаническое усилие, чтобы осилить еще одну страницу из пудового труда профессора.
Эндер в последней и безуспешной попытке не смог осилить замысловатую конструкцию деепричастного оборота и в сердцах захлопнул монографию на семнадцатой странице. Окончательно вывел его из себя ликующий голос теледиктора ночных новостей. Величественной походкой герцога Йоркширского тот поднялся на трибуну палаты лордов и с пафосом, не меньшим, чем когда-то его великий предок, объявивший о победе под Ватерлоо над ненавистным для британцев Наполеоном, поведал замершим у экранов слушателям о принятии «судьбоносного» закона о запрете верховой охоты на лис по всей территории графства. В ответ ярые поборники защиты животных грянули восторженным ревом.
В приступе ненависти к диктору и всем англичанам с их причастиями и деепричастиями, лисами и охотниками Эндер схватился за пульт, но в последний момент палец застыл на кнопке. Яркие краски на экране потускнели, затем исчезли ликующий диктор, палата лордов и вся остальная ухоженная, как газон в Кембриджском университете, Англия. На нем суматошно задергались совершенно другие кадры.
Узкая полоска земли, зажатая между морем и горами, как клокочущая лава в вулкане, вздыбилась и черными зловещими тюльпанами выплеснулась в безоблачное бирюзовое небо. Яркое южное солнце поблекло и съежилось. Грохот артиллерийской канонады и разрывов авиационных бомб слились в одну чудовищную какофонию звуков. Черно-багровые языки пламени стелились по улицам и жадно облизывали распластанные на мостовой тела людей и животных. По склонам гор, на приморской набережной тут и там вспыхивали гигантскими шарами горящие кроны столетних гималайских и ливанских кедров, средиземноморских сосен и тропических пальм.
