Мне гораздо больше нравятся не эти громадные безумные дни, а скромные утра рабочей недели, когда клиенты заходят скупо, по одному. В такие минуты я иногда отвлекаюсь от своих записей или журналов и прислушиваюсь к ним. Затаив дыхание и закрыв глаза, я отключаюсь от незатихающего гула торгового центра и сосредоточиваюсь на шумах, исходящих из туалета. Со временем мой слух обострился, и я могу совершенно точно расслышать любой самый тихий шорох, доносящийся сквозь закрытые двери. Тетя со свойственным ей хлорированным всезнанием разбила эти шумы на три категории. Первые – те, что она зовет красивым именем “звуки благородные”. Тихий звон расстегнутого пояса, короткая песенка спущенной молнии, сухой щелчок кнопки, не говоря уже про шуршание тканей, шелка, нейлона, хлопка и всяческих других: они поют, когда соприкасаются с кожей, когда мнутся, трутся, шелестят и трепещут. За ними идут звуки-прикрытия. Смущенное покашливание, наигранно веселое посвистывание, нажатие на слив – все те шумы, что призваны заглушить третью звуковую категорию, звуки деятельные: метеоризм, журчание, хлюпанье, пение эмали, шлепок падения в воду, бряканье барабана с бумагой, звук вскрытой прокладки. Наконец, со своей стороны, я бы добавила еще одну категорию – более редкую, но такую интересную! – звуки удовольствия, все эти попискивания и счастливые вздохи, которые иногда всплывают к потолку, когда отверзаются запоры и долго сдерживаемая освободительная струя наконец льется каскадом по фаянсу или переполненный желудок облегчается шумным потоком. Порой я их люблю, людей, которых заносит сюда; они так уязвимы в своем желании опорожнить мочевой пузырь или кишечник. И я знаю, что на то короткое время, когда они исчезают за дверью кабинки, все они, независимо от ранга и положения в обществе, возвращаются во тьму времен, превращаются в млекопитающих, справляющих нужду, пристроив зад на унитаз. Их спущенные брюки скручены вокруг щиколоток, их лбы сочатся потом, когда они, кряхтя, тужатся открыть сфинктер – наедине с самими собой, вдали от мира наверху. Что интересно, люди оставляют мне не только содержимое своего желудка или мочевого пузыря. Некоторые изливаются передо мной, вываливают все свои несчастья. Я их слушаю, людей. Я даю им возможность выплеснуть всю злобу на мир, просушить свою маленькую жизнь, выболтать мне все свои проблемы. Здесь поверяют тайны, здесь хнычут, плачут, ревнуют, рассказывают о себе. Тетофоризм № 12: туалет – это исповедальня без кюре. К счастью, бывают и другие: они болтают о пустяках просто ради удовольствия перекинуться несколькими любезными словами, для них я не просто пара ушей, в которые можно сбросить свое раздражение. На выходе я положила книгу отзывов, как в некоторых шикарных ресторанах, книгу, где люди могут на досуге оставить мне, помимо монетки, словесные следы своего визита. И каждый вечер, запирая двери, я проверяю свои силки, пробегаю глазами слова любви, слова ненависти, слова радости и горя, из которых узнаю о человеческой природе больше, чем из любой энциклопедии.
