Сев за стол, я взяла из ящика электронный калькулятор и дрожащими руками ввела записанныев блокноте цифры. Как и каждый год, поднося палец к кнопке со знаком равенства, чтобы подсчитать окончательную сумму, я почувствовала, как сильно забилось сердце. И конечно, как и каждый год, на экране вспыхнула все та же безнадежная цифра. 14 717. Я всегда мечтала, чтобы число оказалось более теплым, более округлым, более приятным. С несколькими пузатыми нулями или с упитанными восьмерками, шестерками, девятками. Для полного счастья мне бы хватило красавицы-тройки, щедрой, как грудь кормилицы. 14 717: все цифры костлявые, и все число такое. Лезет вам в глаза своей ничем не прикрытой худобой, раздражает сетчатку острыми углами. Как его ни запиши, все равно превратится на бумаге в вереницу ломаных линий. Было бы хоть на одну плитку больше или меньше, и это противное число окрасилось бы намеком на аппетитную округлость. Я со вздохом убрала калькулятор в чехол. 14 717. Опять придется все следующие двенадцать месяцев терпеть это неуклюжее число.
* * *
Несмотря на усталость после рабочего дня, огнем жгущую глаза, Белан трижды перечитал текст. И каждый раз с неизменным восторгом бродил рядом с этой женщиной. Заварив себе чаю покрепче, он распечатал всё, забрался под одеяло и приступил к чтению второго текста. Полночи Белан с ликующей жадностью читал один за другим все семьдесят два документа. Дочитав последнюю страницу, он провалился в сон, до краев полный этой Жюли и ее плиточным мирком, ворвавшимся в его жизнь.
В то утро, спускаясь по проспекту, Белан ничего не считал. Ни свои шаги, ни платаны, ни припаркованные машины. Впервые он не чувствовал в этом потребности. Граффити на железном ставне книжного магазина “Конкорд” в рассветных лучах показались ему красочнее обычного. Кожаный портфель приятно оттягивал правую руку, покачиваясь в ритме ходьбы. Чуть дальше он вдохнул клубы жирного жаркого дыма, которые беспрерывно изрыгало вентиляционное отверстие мясной лавки Мейера и сына, и его не затопило привычное отвращение. Все вокруг переливалось и посверкивало. Короткий ночной ливень украсил каждый предмет, покрыв его водяным лаком. У дома № 154 он не преминул поздороваться со старичком-в-тапочках-и-пижаме-под-плащом. Тот улыбался во весь рот, глядя, как Балтус орошает длинной прямой струей корни дерева. Белан поднялся по лестнице, ведущей на платформу, и встал на свою черту. Она тянулась по серому пространству, как никогда сияя белизной. Поезд в 6.27 подошел к перрону ровно в 6.27. Сиденье откинулось без всякого скрипа. Он достал из лежащего у ног портфеля картонную папку. Его поведение ничем не отличалось от обычного, но самым приметливым пассажирам бросилось в глаза, что его жесты чуть менее механические, чем в другие дни. И страдание, покрывавшее черты неподвижной печальной маской, исчезло с его лица. Те же наблюдатели отметили, что вместо бювара с клочками бумаги он держит в руках обычные листы формата А4. Не дожидаясь, пока поезд тронется, Белан звучным голосом начал читать первый текст:
