Первой этот вопрос задала Венди — в долгий вечер споров, закончившийся тем, что она от него ушла.
– Ты мне нравишься, Хови, — сказала она — Но я не могу любить тебя. И знаешь, почему? Потому что я не знаю, кто ты.
– Сказать, кто я? — ответил Хови. — Человек с дырой в Душе.
– Довольно странное определение.
– Довольно странное ощущение.
Это было странно, но это было правдой. У других были разные способы ощущать себя людьми: честолюбие, убеждения, вера. Ему досталась лишь жалкая неопределенность. Те, кому он нравился — Венди, Ричи, Лем, — относились к нему терпеливо. Они ждали, пока он, заикаясь и запинаясь, выскажет свое мнение, и даже пытались найти смысл в его словах. («Ах ты, святая простота», — сказал как-то ему Лем, и Хови до сих пор это помнил.) Но для прочих он был Катц-недотепа Открыто ему этого не высказывали — никто не рисковал меряться с ним силой. Но он знал, что за его спиной люди так говорят. Каждый раз все сводилось к одному: Кати — неполноценный.
Разрыв с Венди стал последней каплей. Остаток недели он размышлял, никому не показываясь на глаза. Решение пришло неожиданно. Если есть место на земле, где он мог что-то узнать и понять о себе, то это родной город.
Он раздвинул шторы. За окном все сияло, и в воздухе носились приятные запахи. Он не мог понять, зачем матери понадобилось менять это райское место на Чикаго с его зимними ветрами и летней духотой. Теперь, когда мать умерла (неожиданно, во сне), ему предстояло самому разрешить эту загадку и постараться заполнить ту пустоту, что он всегда ощущал в себе.
Когда она подошла к выходу, мать позвала из своей комнаты, как всегда безошибочно рассчитав время:
– Джо-Бет? Ты здесь?
Знакомые тревожные нотки в голосе: любите меня сейчас, потому что завтра меня может не быть. Завтра… или через час.
– Дорогая, ты еще здесь?
– Ты же знаешь, что да, мама.
– Можно тебя на минутку?
– Я опаздываю на работу.
– Только на минутку. Пожалуйста! Минутка тебя не задержит.
– Иду-иду. Не расстраивайся.
Джо-Бет направилась по лестнице наверх. Сколько раз в лень она поднималась по ней? Вся ее жизнь прошла в беготне по этим ступеням, вверх и вниз, вниз и вверх.
– Что, мама?
Джойс Макгуайр лежала на софе рядом с открытым окном в своей обычной позе, откинувшись на подушки. Она не выглядела больной, но она вечно болела. Врачи приходили, осматривали ее, получали гонорар за визит и уходили, недоуменно пожимая плечами. Они говорили, что физически Джойс здорова. Слушали сердце, легкие, осматривали позвоночник — все было в порядке. Но она хотела услышать другое. Когда-то она знала девушку, которая сошла с ума, попала в больницу и больше никогда не поправилась. Поэтому Джойс больше всего на свете боялась безумия. Она боялась даже произносить это слово.
