Она сняла очки и посмотрела на белое раскаленное небо — не началось ли уже? День был странный.
– Не стоит этого делать, — сказала Кэролин, выходя из магазина. За ней следовала Труди. — Солнце глаза выжжет.
– Не выжжет.
– Выжжет, — ответила Кэролин. Она была просто кладезем бесполезной и неприятной информации. — Сетчатка глаза — это линза. Как в фотокамере. Свет фокусируется…
– Ладно, — сказала Джойс, опуская взгляд к твердой земле. — Верю.
Перед ее глазами несколько секунд мелькали разноцветные пятна.
– Куда теперь? — спросила Труди.
– Я — домой, — отозвалась Арлин. — Устала.
– А я нет, — бодро сказала Труди. — Не пойду домой. Там скучно.
– А что толку торчать у молла? — спросила Кэролин. — Тут ак же скучно, как и дома. Только изжаримся на солнце.
Она уже слегка обгорела. Она была рыжеволосая, плотня — на двадцать фунтов тяжелее своих подруг, ее бледная кожа не выносила солнца. Проблем с лишним весом и кожей должно было хватить, чтобы загнать ее домой, но ее, казалось, не смущали никакие физические неудобства, кроме голода. В прошлом ноябре вся семья Хочкисов попала на шоссе в большую аварию. Кэролин, слегка контуженная, самостоятельно выбралась из машины. Полиция нашла ее неподалеку с зажатыми в обеих руках недоеденными шоколадными батончиками «Херши». Лицо Кэролин было измазано шоколадом больше, чем кровью, и когда полицейский попытался отобрать у нее батончики, она истошно завопила — по крайней мере, так говорили. Позже обнаружилось, что у нее сломана половина ребер.
– Так куда? — спросила Труди. — Куда можно пойти в такую жару?
– Давайте просто погуляем, — предложила Джойс — Может, сходим в лес. Там должно быть попрохладнее.
Она взглянула на Арлин.
– Пойдешь?
Арлин выдержала десятисекундную паузу и наконец согласилась.
– Лучше не придумаешь, — сказала она.
Каждый городок, даже самый маленький, развивается по принципам большого города. И даже самые маленькие городки отличаются друг от друга так же, как и большие. Есть белые и черные, есть «голубые» и «нормальные», есть богатые и не очень, бедные и совсем нищие. Паломо-Гроув, население которого тогда, в тысяча девятьсот семьдесят первом, составляло не более тысячи двухсот человек, не был исключением. Раскинувшийся по склонам пологих холмов, и в плане он задумывался как воплощение демократических принципов: каждый житель имел одинаковый доступ к административному центру города — моллу, расположенному у подножия холма Санрайз, который обычно называли просто Холмом. Там обосновались четыре района: Стиллбрук, Дир-делл, Лорелтри и Уиндблаф. Их главные улицы расходились лучами в разные стороны, как роза ветров, в направлении четырех частей света. Однако замысел был воплощен плохо. Само расположение районов делало их неравными. Из Уинд-блафа, занимавшего юго-западный склон Холма, открывался самый красивый вид, и, соответственно, цены на недвижимость там были самые высокие. В верхней трети Холма стояло около полудюжины самых богатых особняков, чьи крыши едва виднелись в густой листве. Чуть ниже склоны его опоясывали «пять полумесяцев» — пять изогнутых улиц, что являлись следующим (если вы не могли позволить себе дом на вершине Холма) наиболее желанным местом обитания в этом городе.
