И сердца боль | страница 48



— А Оля дома?

В глазах женщины появился еще больший интерес.

— Оля-то? Нету. Подруги еще с вечера уволокли на деревню, — и она лукаво улыбнулась. — А ты, никак, Андрей?

Он кивнул и медленно снял с плеча сумку.

— Ну, проходи, не стой в сенцах. Комары налетят!

Андрей шагнул в чистую, пахнувшую травами и вареньем веранду. На столе он заметил закрытые газетами эмалированные тазики.

Пожилая женщина провела его через кухню в светлую комнату, наполненную теплыми, домашними запахами. Посреди комнаты стояли круглый стол и стулья. У стены старый, светлого дерева сервант с одиноким чайным сервизом за стеклом, огромный, как слон, диван, покрытый крахмальной салфеткой, часы с кукушкой на стене, фотографии в рамочках. Меж двух окон, на комоде мерцал черно-белый телевизор, тоже покрытый салфеткой. На полу тканые пестрые дорожки.

Продолжая улыбаться, старушка сказала с необидной насмешливостью:

— Ну, зятек, раздевайся, садись! Сейчас павячэраем, поговорим.

Андрей, скрывая смущение, поставил сумку у порога, снял куртку.

Старушка скрылась на кухне. Андрей осторожно присел на стул за столом, привыкая к чужому жилищу.

За шторами скрывались еще две комнаты, разделенные белым боком русской печи.

Простота, уют, доброжелательность хозяйки согревали ему душу. Отходила от сердца ледяная корка настороженности. После московской квартиры в Гагаринском переулке комната и вообще дом казались ему игрушечными, неким пристанищем добрых хоббитов.

На столе Андрей заметил красочную коробку, сделанную из почтовых открыток, где лежали неоконченное вязанье и несколько шерстяных клубков. Он подвинул коробку ближе, разглядывая открытки. Там были и новогодние, и просто поздравительные…

В этот момент старушка принесла дымящуюся картошку, порезанное сало, домашнюю колбаску, свежих огурцов, зеленый лук, помидоры, после чего вытащила из буфета графинчик с кристально чистым содержимым. Появилось блюдо с румяными пирожками, вазочка черничного варенья.

До того, как все это предстало перед его глазами, он и не подозревал, насколько голоден. Желудок отозвался жалобным стоном.

— Ну, сынок, давай! Со свиданьицем! Баба Зоя я, — сказала она просто и тихонько засмеялась. — Я думаю, кто это ночью по двору шастает. Шарик-то на Оленьку так бы не кинулся. Гляжу, хлопец ладный… Ты давай, наливай, касатик, кушай! Небось, голодный с дороги-то?

Андрей уже уплетал за обе щеки. Баба Зоя ловким движением плеснула жидкость из графинчика в две маленькие рюмочки. Андрей выпил, и горло сразу обожгло захватывающим дух огнем.