— Бабоньки, гадюка!
Сбежались бабы, усадили ее на сноп, перетянули фартуком ногу повыше раны, под коленом, побежали за лошадью.
Игнат как раз был дома, заканчивал рамы на веранду в колхозные ясли, когда во двор вскочила перепуганная Вержбаловичева Люба:
— Хватай, Игнат, коня да скорей на поле. Марину гадюка укусила, в больницу надо.
К счастью, и телега свободная была во дворе, и конь — на выгоне, и сбруя — в телеге. В момент Игнат запряг коня, и телега затарахтела по дороге. Бабы уже вели побледневшую Марину в село. Уложили ее на клевер в грядки, и Игнат, встав во весь рост в передке, погнал подводу в Клубчу. Гнал, а сам то и дело бросал тревожные взгляды на лицо Марины, на ноги. Толстела, наливаясь синевой, ужаленная нога, и серым, бескровным делалось лицо.
— Подожди, немножко потерпи, Мариночка. Уже скоро, сейчас будем у доктора, — приговаривал он, успокаивая и ее и себя, а сам непрестанно нахлестывал вожжами коня, хотя тот и так летел что было силы. — Но! Но! Но!
Капский оказался дома, и это спасло Марину.
— Ты кого мне привез? Я спрашиваю, кого ты мне привез?! — увидев помертвелое лицо Марины, закричал доктор, надвигаясь на Игната своей десятипудовой тушей.
— Женку, батька… Гадюка укусила…
— «Женку», раззява! «Женку»… Покойницу — вот кого ты мне привез. Пухлая рука доктора держала маленькую Маринину руку, нащупывала пульс — Еще несколько минут и… — Капский не договорил, приказал: — Неси в хату!
Игнат легко подхватил на руки обвялую жену, отнес в приемный покой, опустил на небольшой диванчик. Капский уже шел к ним со шприцем.
— Да я же, батька… — пытался что-то сказать Игнат, когда уже обессилевшая Марина забылась спасительным сном.
— «Батька»… Скажи своему батьке, Степану скажи, пускай сдерет с тебя вот эти магазинные штаны и дубовым кнутовищем… Чтоб брызги полетели… Ногу по-людски перевязать не умеете. Сердце, сердце могло не выдержать… А баба хорошая… А, хорошая? — переспросил, строго глядя на Игната, и стал прикуривать папиросу. Игнат увидел: толстые пальцы его дрожали. Это у невозмутимого обычно Капского! Мужчине за шестой десяток, широченный, как стол, столько всякого повидал на своем веку — казалось, ничто уже не может вывести его из равновесия…
Доктор тем временем подошел к шкафчику с лекарствами, открыл дверцы. Достал широкую низкую бутыль с каким-то прозрачным лекарством, налил в чарочку, стоявшую тут же на блюдце, выпил. «Вопщетки, и доктору нужно лекарство», — подумал Игнат.
