Заморыш... У Клауса даже это прозвище звучало ласково. Тэдди действительно не походил на античного бога. Маленький, худой, сутулый, он стоял тогда самым последним в шеренге претендентов. Начальник училища, обходя новичков, удивленно вскинул брови:
- А это что за заморыш?
Но когда с центрифуги сняли последнего претендента, потерявшего сознание, а Тэдди еще продолжал крутиться, и когда стрелка перегрузок подползла к двадцати "ж", бравому майору пришлось удивиться еще больше:
- Вот это заморыш!
Кличка прилипла настолько крепко, что Тэдди сам стал забывать свою фамилию. Он не обижался, когда в иллюминаторе третьей лунной базы, где он лежал, истерзанный и измятый после очередного звездного рейса, на зеленом диске Земли проступали два гигантских слова: "Браво, Заморыш!" Ему льстили огромные заголовки газет: "Тэдди Заморыш снова показал, на что способен американец!", "Тэдди Заморыш - наша национальная гордость!".
Он даже забыл поклониться, когда сам президент, под объективами сотен телекамер, торжественно обратился к нему: "Вы - настоящий герой, Эдвард Стоун" - он просто не сразу понял, что речь идет о нем.
Но потом пришли иные времена, и прозвище приобрело обидный смысл. И теперь, когда какой-нибудь пухлощекий юнец с нашивками орет по микрофону на весь космодром:
"Трави, Заморыш!", у Тэдди начинает подергиваться веко...
И только здесь, у Клауса, все по-старому.
Впрочем, не все. Столов стало меньше, из лопнувших жалюзи торчат полиэтиленовые нити, когда-то черные кудри дядюшки Клауса посерели. А рядом со стойкой появилось нечто новое: огромная звездная диорама в полстены, черная, с едва заметным фиолетовым оттенком пустыня пространства и робкие пунктиры знакомых созвездий...
Игрушечная Вселенная расплылась. Впереди снова горел желтый глаз пульсара НП-0532, и снова летел в неизвестность "Икар", и никто еще не подозревал о пресловутой "канаве времени". И все - из-за вынужденной посадки на КС-5225, рядом с которой, вспученная пульсаром, громоздилась эта самая непонятная "канава". А потом... Это было страшно, когда в восемнадцати отсеках царило разное время: в отсеке Цао прошло двести лет, пока у Тэдди часы отбили 28 минут 4 секунды.
Но самое страшное, пожалуй, было, когда в пилотский отсек вошла - или вползла? - Нэнни... Впрочем, разве это была Нэнни? Высохшее, седое - нет, скорей не седое, а зеленое - существо, которое спросило его, тягуче шамкая:
- Ты еще жив, Тэдди? Я пришла... проститься...
