Увы, внимательное ознакомление с материалами С. Платонова показывает, что, не считая нескольких поверхностных заимствований, основное содержание его ответа на указанный вопрос остается и по сей день непонятым и неосвоенным. Похоже, однако, что он сам загнал себя в тупик. Единственным приемлемым путем претворения открытой истины в нашу действительность он считал ее доведение непосредственно до сведения компетентного руководства. Диалог с представителями отечественных "общественных наук" представлялся ему преступной и бессмысленной тратой драгоценного времени. Открытую публикацию он находил совершенно неприемлемой и даже социально опасной. Муки авторского самолюбия были ему, видимо, абсолютно чужды.
Справедливым ли было бы стереотипное предположение, будто "идеи С. Платонова опередили свое время"? Сам он с этим никогда бы не согласился. Напротив, он утверждал, что это общественное сознание страны трагически отстало, заблудилось в потемках межвремения, в то время как современное общественное бытие ушло вперед на много десятилетий. Он любил цитировать фразу Маркса из "Немецкой идеологии" о мятежном духе, который "увяз в дерьме субстанций".
Внутри у этого человека постоянно стучал метроном, отсчитывая секунды тающего отрезка времени, оставленного нам историей на то, чтобы образумиться. Видимо, поэтому С. Платонов совершенно не склонен был принимать во внимание степень готовности общественного сознания к восприятию тех или иных идей. Его интересовало только подлинное содержание проблем, стоящих перед страной, и абсолютно не интересовали проблемы личных особенностей академика А. и тяжелого детства министра Б. Он был убежден в том, что мы уже находимся в ситуации, когда нет больше времени многословно уговаривать друг друга "начать с себя", когда вопросом жизни и смерти социализма является наша способность без малейшей оглядки и безотлагательно делать ровно то, что нужно делать. Что именно – он знал. Это знание не было самоубеждением фанатика, оно вырастало из освоенной культуры, из Платона, Гегеля, Маркса.
Здесь, пожалуй, скрыта тайна несокрушимой убежденности С. Платонова в своей правоте и его полного, непоказного безразличия к проблемам авторства и приоритета. Ему было свойственно чисто платоновское отношение к идеям как к объективному миру, существующему помимо желаний отдельного человека и вне его головы. Работу Ильенкова о "проблеме идеального" он читал еще в рукописи. Ощущение громадности содержания этого идеального жило в нем неотступно. Оно лежало в основе скромной оценки масштаба того шага, который был сделан им самим в опоре на это содержание. Идеи никому не принадлежат. Их не выдумывают, как фасоны шляпок, а открывают в культуре, как острова в океане.
