Он встал, и сами собой развязались узлы неловкости между нами, он сказал настоящие слова, они красиво и долго звучали, теперь он мог уйти. То беспричинное волнение не сдерживало меня больше, откуда-то накатились недобрые помыслы, и это было так странно, потому что они последовали за восторгом.
Уходя, он вынул из кармана узелок и положил на скамью.
— Для тебя.
И ушел.
Я проводил его до ворот. А когда он завернул за угол, последовал за ним. Я шел тихо, держась вдоль стен и заборов, в любую минуту готовый замереть, если он повернется, пусть принимает меня за тень. Он уходил во тьму улочек, я следил за ним по звуку его шагов, мои не были слышны, они были легкие, вкрадчивые, никогда прежде я не ходил так, я не выпускал из виду высокую фигуру в голубом минтане, когда она появлялась на залитых лунным светом перекрестках, я следил за ним, а потом разочарованно заметил, что долгое обманчивое кружение привело меня к знакомому месту. Я замер у мечети, он стукнул кольцом в ворота своего дома, кто-то тут же отворил, словно поджидал за воротами. Войди он в чужой дом, я поверил бы, что он завернул к тому человеку, имя которого мне не назвал. Итак, я не узнал ничего.
Я вернулся в текию, усталый, хотя это не было усталостью тела.
На скамье лежал подарок Хасана — «Книга занимательных историй» Абу-ль-Фараджа [5] в дорогом сафьяновом переплете с четырьмя золотыми накладками в виде птиц по углам. Меня удивило, что на шелковом платке, в который он завернул книгу, тоже были вышиты по углам четыре золотые птицы. Значит, покупали не второпях.
Однажды в разговоре, вспоминая о молодости, я упомянул имя Абу-ль-Фараджа. Упомянул и позабыл. Он — нет.
Я сел на скамью и, держа книгу на коленях, поглаживая пальцами гладкий сафьян, смотрел на умерщвленную лунным светом реку, слушал удары времени на Сахат-куле и, странным образом успокоенный, хотел плакать. С далекого детского байрама, уже растворившегося в памяти, мне впервые привезли подарок, впервые кто-то подумал обо мне. Ему запали в душу мои слова, он вспомнил их где-то в далекой стране.
Необычное я испытал чувство, словно занялось свежее солнечное утро, словно я возвратился домой из далекого путешествия, словно осветила меня беспричинная, но могучая радость, словно рассеялся мрак.
Пробило полночь, подобно ночным птицам, стали перекликаться сторожа, шло время, я сидел, очарованный книгой Абу-ль-Фараджа и четырьмя золотыми птицами. Я видел их на полотне, том единственном, что сохранилось у меня от родного дома, однажды отец принес мне пряники в крестьянском полотенце, давно, платок красивый, из грубого льна. И это запомнилось Хасану.
