Так была ли она больна? И нуждалась ли в лечении? Болезнь на какое-то время дала им передышку. Под балдахином кровати они говорили шепотом о делах обычных, как если бы боялись кого-то или что-то разбудить.
— Таблетки у вас еще остались?
— Не думаю, что они очень мне помогают.
— Вам следовало бы сначала успокоиться…
— Мне уже гораздо лучше.
— Постарайтесь вечером съесть что-нибудь: бульон, сливки.
— Я постараюсь…
Если бы этот покой мог продлиться! Легкое прикосновение руки, возможно, заменяло им близость, душевное согласие. Передышка наложила на обоих свой отпечаток, это были последние минуты их дружбы, их взаимного уважения; они глядели друг на друга в последний раз, прежде чем отдаться любви. «Как я могла подумать… — спрашивала себя Элизабет. — Шарль вовсе не такой страшный, каким я себе его представляла. Я сошла с ума…» Она протягивала ему руку, казалось, ничего больше не желая, ни к чему не стремясь.
— Завтра я попробую встать с постели, спуститься в сад. Погода, по-моему, хорошая.
— Погода прекрасная.
Счастливый, он забывал о своих намерениях, неестественность которых теперь бросалась ему в глаза. «Зачем желать чего-то еще, если я могу видеть Элизабет, беседовать с ней? Зачем обременять себя женой, хозяйством?» Чувствуя себя счастливыми, они полагали, что любят друг друга меньше или совсем не любят.
— Вы завтра придете?
— Разумеется.
Они никак не могли расстаться. Шарль раз десять порывался уйти. Опускался вечер. Элизабет сморил сон. Шарль остался сидеть у изголовья — так, без всякой цели. Здесь ему было хорошо, он глядел на нее, как будто видел последний раз в жизни, глядел на прекрасное смуглое лицо, длинные ресницы, придававшие ее взгляду некоторую таинственность, неподвижные тонкие руки. Прошло сколько-то времени (сколько минут, сколько часов?), и вошла Марта.
— Господи Иисусе! — воскликнула она. — Вы еще здесь, доктор?
Внезапно проснулась Элизабет. Пуаро не знал, как оправдаться.
— Я наблюдал за ее сном.
Потом он откланялся. Кладя поднос, салфетку, поднося ко рту хозяйки ложку с бульоном, Марта говорила:
— Ну и странный у нас доктор! Хотя все они одинаковые! Надо же, наблюдал за вами! Больше часа. Вечером. Что подумают люди! А ведь все и так меня спрашивают, когда мадам снова выйдет замуж и за кого. Дело не в том, что могут предположить…
Она говорила без умолку, весело и без всякой задней мысли. Марта надеялась развлечь Элизабет, рассмешить ее, но больная не смогла даже доесть бульон. Назавтра жар сделался еще сильнее. Было уже не до нарциссов в саду. Марта побежала к доктору. Когда он пришел, Элизабет бредила вовсю, она шептала имя Шарля, но его самого Элизабет не узнала. Она лежала без сознания, с красными щеками, и бессвязная речь свидетельствовала о том, как она мучается. Пуаро слышал, как она с пылом, с нежностью повторяет его имя. Он начинает постигать природу ее болезни: Элизабет страдала, упрекая себя в прелюбодеянии, которое она допустила в помышлении, бессознательно (правильнее было бы сказать, в прелюбодеянии задним числом, так как Элизабет заново переживала, преображала прошлое, которому в своем бреду возвращала жизнь). Пуаро смекнул, что Элизабет его любит и думает, что всегда любила. Все перевернулось.
