— М-маладые люди, вы уже пасидели, уступите место девочкам из Парижа.
— Алекс, дай им пять баксов, чтобы они побыстрее свалили, — капризно взвизгивает тепличное растение, взмахивая дорогой сигаретой.
Алекс не столь “галантен”, в глазах — красный свет пьяной злобы.
— Какие баксы? Сваливайте, козлы, пока я по очереди всех не отоварил.
Ногой, обутой в добротный ботинок, он пинает коляску. До смерти испуганные соседи вскакивают.
— Да что вы, ребята, мы ничё, уходим. Садитеси, пожалуйста, — говорит Василий, загораживая собой соседей.
Компания садится.
— Вот так, а теперь валите! — говорит Алекс.
Их пятеро. Два прилизанных петуха и три воздушные козочки. Не пни он ногой детскую коляску, Василий, пожалуй, ушел бы. В душе что-то перевернулось. Вспомнилась Караганда, бульвар Мира, убогое, жалкое детство. Василий вытаскивает парабеллум и со всего маху бьет рукояткой промеж красных злобных окурков. Алекс валится словно тюк прогнивших фуфаек на лагерную помойку. В глазах второго отражается неподдельный ужас. Он сползает со скамейки на полосу асфальта и тонким голосом вымаливает пощаду. Шлюхи дробно стучат зубами.
— Ну, что, мрази? — улыбаясь говорит Василий. — Перестрелять вас, или на первый раз пощадить?
В нем просыпается лагерный садист, обладающий высокопарным языком революционного трибуна.
— Н-н-не нада, мы больше не будем, — по-школьному говорит Алекс.
Семейство дрожит под тенью дерева. От их до тошноты порядочных лиц Василию становится не по себе.
— Немедленно уходите. Я с ними ничего не сделаю, — говорит он.
Они засеменили в глубь парка.
— Сумка в машине есть? — обращается Василий к Алексу. — Живо тащи.
Через секунду тот подает Василию роскошную сумку, в которой позванивают бутылки.
— Бренди? — спрашивает Василий, обшаривая карманы юнца. — Классно живете, — говорит он, вытаскивая из лакированного портмоне несколько стодолларовых купюр.
У второго тоже полные карманы долларов.
— Ну, а теперь ваша очередь, проститутки, — говорит Василий еле сдерживая смех. — Сережки и шубки в сумку, иначе поотстреливаю мочки ушей.
И все же они не были проститутками. Нажитое тяжким трудом так просто проститутки не отдают. Он всегда уважал профессию проституток. Никогда не смешивал эту категорию с обыкновенными шлюхами, и всегда утверждал, что проститутки преданы, смелы и, черт побери, из проституток бывают отличные жены.
Они поспешно расстаются с награбленными их родителями вещами, продолжая щелкать зубами.
