Таким образом, добродетели Данилы Багрова обрести ничуть не легче, чем добродетели Сократа, просто в первом случае речь идет о более высокой степени принудительности. Кнут и пряник работают согласованно, сила их совместного действия сохраняется и тогда, когда цивилизация (под непосредственным влиянием Просвещения) демонтирует специальные институты инициации, предлагая взамен наивную педагогическую утопию в разных версиях – от откровенно мифологической, как у Руссо, до внешне рациональной, но на деле абсолютно пижонской версии Песталоцци. Референтные группы (подростковые компании) берут на себя руководство и надзор за тяжким трудом негативности. Воплощая коллективную инстанцию господина, они не дают покоя аутичному и анемичному сознанию, провоцируя акты экзистенциального выбора едва ли не каждый день. Сгущенный экзистенциализм тинейджеров далек от «благородного» и неспешного экзистенциализма Сартра и Камю, но уж он точно «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез» (Пастернак).
В противовес «Форресту Гампу», где представлен мир простеца, вызывающий симпатии зрителей даже против их воли, фильм английского режиссера Майка Ли «Обнаженные» исследует как раз бытие на рубеже инициаций. Мы видим героев, погруженных в процесс непрерывных мучений, однако сострадание странным образом не включается. Какие-то у них «не те» страдания, не те, что способны облагородить, закалить, вызвать сочувствие, – среди этого наплыва, морока, плохо различима интенсивность состояний. И в то же время мучения абсолютно реальны, они напоминают некую глобальную абстиненцию или, может быть, интоксикацию жизнью. Все, что делают персонажи, им словно бы приходится делать; они испытывают видимое отвращение, которое вроде бы нельзя назвать такой уж особенной мукой, но зато оно распространяется на все – на еду, на секс, на общение, даже на завязывание шнурков. Движущим мотивом смены деятельности является именно отвращение, отвращение от предыдущего занятия, но и новое компенсирующее занятие изначально отравлено прежним состоянием души. Такое состояние можно определить как террор экстенсивного страдания, и его особенность в том, что оно не приводит к катарсису, не вызывает симпатической идентификации, которую в голливудских боевиках способен вызвать даже самый отъявленный злодей. Рационально справиться с этим террором невозможно, его можно только перетерпеть или перейти к более интенсивным, но зато просветляемым страданиям, для терапии которых выработана, согласно меткому замечанию Ницше, «целая машинерия».
