— Издеваются гады. Парни, готовьтесь заранее, расстегивайте штаны и вытаскивайте…, иначе не успеть.
Как я понял это был полезный совет.
Дошла очередь и до меня. Как только я оказался на коридоре с расстегнутыми брюками, солдат ткнул меня кулаком в спину и приказал бежать в конец вагона, где находился туалет. Там возле открытой туалетной двери стояли два солдата. Один из них ударил меня ребром ладони по затылку и втолкнул в туалет. Второй зажег спичку. Туалет не закрывался. Кое-как выдавив из себя несколько струй, я выскочил из туалета и после очередных ударов по затылку и по спине был отправлен в свое купе.
Через такую процедуру проходили все заключенные.
Туманное ранее лицо садизма в местах лишения свободы приобретало для меня реальный облик.
С той поры я часто задаю себе один измучивший меня вопрос: интересно, почему доброта не может отработать свои проявления до таких тонкостей, как зло и насилие?
Какой философ мог бы на это ответить?
Несколько лет спустя, проезжая по этой дороге в комфортабельном купе, я вспоминал все происходящее со мной в те «удивительные» годы и написал под впечатлением стихотворение:
По дороге по этой когда-то
За решеткой я ехал глухой.
Ныло сердце, оковами сжато,
Псом больным выл отнятый покой.
А затем — плеть, укусы и волки,
Беспросветность степных лагерей.
Лай конвоя, холодные полки
И ухмылки продажных друзей.
Эх, дорога, ты видела много.
И меня, молодого глупца,
В подведенье большого итога
В клетке зэка куда-то везла.
Видит бог, ты меня научила
И прощать, и любить, и ценить.
Ясно то, без тебя б и не было
То, чему предназначено быть.
Итак, после вывода в туалет, нас, фактически не справивших нужду, решили напоить водой. Последовательность садистов-конвоиров была удивительной. В дрожащие кружки полилась живительная влага. Впрочем, слово «полилась» необходимо заменить на «пролилась». Ошалелые от жажды заключенные оттесняли кружки соседа. Каждый торопился подставить свою посуду.
Конвоир не пытался регулировать поток воды. Матерясь, он разливал воду на пол, наклонял канистру до такой степени, что струя выхлестывала содержимое некоторых уже наполненных кружек.
— Хорош! Другим не достанется, — «сострил» он и ушел, едва наполнив три кружки.
На этом благотворительность пьяного конвоя закончилась. Задыхаясь от испарений, мучимые жаждой, болью в желудке, в мочевом пузыре, мы пытались погрузиться в спасительный омут сна. Где-то за полночь бредовый сон прервали душераздирающие крики, доносившиеся из клетки, в которой этапировали женщин. Там находилось несколько молодых девиц, осужденных за рас трату, работавших продавщицами. Молодые девушки, фактически не падшие, стали объектом насилия пьяных конвоиров. Солдаты матерились, требовали, звучали окрики:
