«Ушел я отсюда, наложив печать на уста свои и постясь, и, когда уже немного осталось мне пройти, от трудного подвига ослабев, свалился я на землю без памяти. И почудилось мне, что будто некий муж, держащий в руке копье, подошел ко мне и сказал: «Встань, сын мой, во всем ты преуспеешь!» И от этих слов я, словно орошенный амритой[161], встал, и покинули меня и жажда и голод, и вернулась бодрость ко мне.
Тогда, исполненный преданности и благодарности, дошел я до храма, омылся и вступил с трепетом под его своды. Тут явился предо мной повелитель Сканда[162], и по его воле вошла в мои уста сама Сарасвати. Затем бог с шестью лицами[163], подобными лотосам, изрек шестью ртами сутру[164]. Услышав ее, я по свойственному людям легкомыслию сам придумал и произнес другую сутру. Тогда бог сказал мне: «Если бы ты не произнес ее, это учение сделало бы излишней грамматику Панини[165]. Теперь же по причине своей краткости оно будет называться «Катантра»[166] или же «Калапака» в честь хвоста павлина, на котором я езжу»[167]. Открыв мне в награду новую науку о слове, вот что еще сказал мне бог: «Был твой царь в прежнем рождении[168] мудрецом Кришной, учеником аскета Бхарадваджи[169], и прославился он жестокими подвигами во славу веры. Но из-за того, что однажды увидел он дочь аскета и, пораженный стрелами бога любви, воспылал к ней страстью, прокляли его отшельники. Поэтому родился он теперь на земле, и она, тоже обреченная на земное существование, стала его первой женой. Он-то и есть царь Сатавахана.
Когда теперь он встретится с тобой, то, согласно твоему желанию, одолеет все науки. Ибо усилия счастливых людей венчаются успехом благодаря высоким достоинствам, свойственным им в прежних рождениях». После этих слов бог исчез, а я вышел из храма и жрецы поднесли мне риса. Пошел я, царь, обратно, но вот чудо какое: каждый день ел я рис, однако оставалось его всегда столько же, сколько мне дали». Умолк Шарваварман, а Сатавахана, радостный, пошел совершать омовение.
Из-за взятого на себя обета молчания оказался я в стороне от государственных дел. И хотя не хотел отпускать меня царь, упросил я его знаками — ведь говорить-то я не мог — освободить меня от его милостей.
Сопровождаемый двумя учениками, я покинул город и, решившись на жизнь, полную религиозных подвигов, пошел поклониться Виндхийской богине[170]. Явилась она мне во сне и велела идти в этот страшный Виндхийский лес, чтобы увидеть тебя. Спрашивая о дороге встретившихся мне по пути людей, пришел я сюда и увидел великое множество пишачей
