— Оливье, ты знаешь, что я к тебе очень привязан… Но прошло время… Я отказался от того, о чем хотел тебя просить… Больше мне сейчас нечего сказать. А мое прошлое… Будет лучше, если ты ничего не будешь о нем знать. Я и сам не желаю о прошлом думать.
— Прости меня, это безумие с моей стороны — оживлять твои страдания из-за простого любопытства. Не сердись на меня.
— Благодаря тебе, Оливье, и привязанности мессира де Шони жизнь кажется не такой горькой. Я иногда даже забываю о своем ужасном лице и хромоте.
— Надеюсь, ты говоришь правду! Что до меня, то в твоих глазах я вижу отражение твоей прекрасной души.
— Прекрасная душа никогда не заменит красивого лица. Я вижу, как женщины меня боятся. Я вызываю у них отвращение.
— Не у всех! Ты разве забыл добрую служанку из таверны на берегу Сены? Я хорошо видел, что она тебя любит, а тогда твое лицо уже было изуродовано. Но настой королевы принес явную пользу.
К счастью, темнота скрыла румянец, заливший лицо Филиппа. Он помнил эту мазь, знал, что она изготовлена греческим врачевателем из Киева по указаниям Анны. Сама же Анна узнала состав у одного новгородского колдуна. Лекарство это успокаивало и заживляло ожоги. Анна сама составила список нужных растений и приказала убить молодых гусей, потому как был необходим для изготовления лекарства их жир. С задумчивым видом королева передала лекарство Оливье. Каким образом Оливье догадался о ее опыте врачевания? Ведь только Елена и Ирина были посвящены…
Оливье притих. Филипп подумал, что его друг уснул, и предался нежным мечтаниям о даме сердца, мечте с налетом грусти. Засыпая, Филипп бессознательно прошептал вслух:
— Анна…
Его товарищ зашевелился. Филипп почувствовал его дыхание около своего уха.
— Тебе, только тебе я хочу сделать признание, — прошептал вдруг Оливье. — Как и ты, я тайно люблю ее и готов умереть за нее… Не бойся и не говори ничего… Как и ты, я люблю ее безнадежно. Для нее я только музыкант, который разделяет ложе ее мужа. От ее приближенных я узнал, что она не сердится на меня за это…
— Замолчи! — крикнул Филипп.
— Нет, дай мне сказать… Ты можешь меня понять потому, что ты ее тоже любишь, ты ее знал задолго до меня…
— Что ты хочешь сказать?!
— Не сердись, но ты ведь состоял в том отряде, что сопровождал ее во Францию? Значит, ты знал ее раньше меня?
— Да, конечно, но я даже никогда не приближался к ней, в то время как ты часто занимаешься с ней музыкой.
— Верно, музыка нас соединяет, равно как песни, что мы сочиняем: она о своей стране, а я… о ней.
