Мы видели многих странных животных. Повстречали ежей, покрытых иголками, шерстью и щетиной одновременно. Видели огромных бабочек, крупнее многих птиц. Ящериц, меняющих цвет. Обезьян размером с котёнка.
Однажды ночью мы услышали детский плач из дупла дерева. Суеверные матросы крестились и жались к огню.
Посмеявшись над страхами, Джон пошёл проверить, где кричит дьявол. Джон не боялся ни Бога, ни Сатаны. Выйдя из круга света, он исчез в темноте. И долго не появлялся. Мы уж было начали волноваться, как вдруг он вынырнул из темноты, словно из омута появился.
К груди прижимал дьяволенка! Все в ужасе шарахнулись в стороны. Лохматый младенец с куцым хвостом жался к Джону, обхватив его шею короткими ручонками.
Я один остался на месте. Не к лицу храброму моряку бояться мелкой нечисти.
Только это был не дьявол. По крайней мере, рогов не наблюдалось. Странное существо, похожее на большеглазую обезьянку. Длинная мордочка, волнистая шерсть, лоб и живот и бока белые, остальное тёмно‑бурое. С куцым хвостиком.
Проводник рассмеялся.
— Вот Хозяин острова — лемур!
— Лямур? — переспросил Джон.
— Лемур индри. Обезьянка такая, вроде, только ночная.
— Твой родственник, Хэнки! — пошутил кто‑то, и все рассмеялись.
Матросы по очереди подходили посмотреть чудную зверушку, несмело касались её пальцами, удивлённо цокали языками.
— Ест плоды и яйца. Ночью охотится, днём в дупле спит, легко приручается. — продолжил Том, когда все снова расселись у костра.
— У вас тут все ночью живут. Странная земля. Ночная. Всё, как не у нас.
— Ну, Антиподы тут не живут, но интересны животных полно. Например, птица с длинной шеей ростом в десять футов! Или ящерица, меняющая свой окрас, чтобы прятаться.
То, что мы видели своими глазами, было столь чудесно, что легко верилось и в остальные чудеса, о которых рассказывал старый проводник. Столько чудес и красот, как на Мадагаскаре, не встретишь за всю жизнь. Неудивительно, что Эйвори поселился тут.
И мы решили так же задержаться и отдохнуть на острове.
Мы как раз забрели по берегу далеко на север, почти к северной бухте, как вдруг услышали пальбу и крики. Выбежав на вершину, я увидел, как десяток человек в европейской одежде отбивается от доброй полусотни дикарей. Положение атакуемых казалось безнадёжным. Наш отряд был недостаточно велик, чтоб рискнуть вступить в сражение. Ребята мешкали — с одной стороны, европеец друг европейцу; а с другой — смотря какому. Если дикари режут испанцев — грех им мешать. Мы наблюдали, не зная, что предпринять, как вдруг один из осаждённых заметил нас, и над полем боя раздался крик на чистейшем английском:
