На грани сна и яви я вдруг ощутил их настрой – любопытство. Они видели нас и хотели понять, что мы такое.
«Кто ты? – услышал я вопрос у себя в голове.
– Человек. А ты?
– Мы жизнь… – был ответ.
Возможно, это не совсем точно: слишком многое было вложено в этот образ смутных взаимоотношений, работы, рождения новых поколений и гибели старых. Но в человеческом языке не было понятия, которое объединило бы все это, поэтому я определил его одним емким словом – жизнь.
– Отпусти нас, – попросил я.
– Разве тебя кто-то держит?
– Ты. Ты набросишься на нас, если мы выйдем.
– Нет. Моим… – тут опять непонятное определение, – просто нужна кладка.
Я внутренне содрогнулся, представляя себя нашпигованным личинками.
– А зачем? – задал я глупый вопрос.
– Жизнь.
Казалось, мой собеседник удивился в свою очередь.
– Найди себе других для кладки.
– Мы в поиске…
Я призадумался. Просить глупо, им, конечно, незачем отказываться от ближайшей и удобной цели. На жалость давить не имеет смысла. Они не знают, что такое жалость.
– Мы тоже жизнь, – подумав, сформулировал я.
– ?..
– Не такая как ты, но жизнь.
– Мы поняли, что ты не такой как… – непонятное определение.
Я закивал головой в догадке. Есть нечто и для него святое и неприкосновенное.
– Да, я пахан… – (О, господи! Что я несу?)
– Ты матка? – удивился рой.
– Да, да!
Он задумался в замешательстве, гудя о чем-то своем.
– Мы не тронем тебя. Иди.
– А моего друга?
– Он не нужен тебе, нам сгодится…
– Он мой трутень.
Сроду не думал, что те ненужные знания, которые на досуге запихивал в меня Хаймович, когда-нибудь пригодятся. Минутное молчание.
– Идите. Мы запомним вас.
Может, он имел в виду что-то другое, но я понял именно так».
В полусне я поднялся и, сам не веря своей глупости, шагнул к дверям. Двери раскрылись, обдав меня свежим, прохладным воздухом. И я шагнул за порог. Косой очнулся и таращился на меня во все глаза, ничего спросонья не понимая. Я шагнул вперед, разведя руки в стороны. Пара разведчиков тут же приземлилась на мои плечи. Еще парочка оседлала спину и грудь. Они ползали по мне, нюхая, как собаки, тыкая хоботками в куртку и потирая лапки. Федя в тихом ужасе застыл сзади. Он приготовился стрелять, но не знал, как это сделать, чтоб не убить меня.
– Тихо, Федор, тихо и без резких движений. Не вздумай стрелять. Выходи следом и дай им себя обнюхать, как это сделал я. Они ничего не сделают. Они так запоминают. Я тебе позже всё объясню.
Косой зашевелился, медленно поднимаясь и матюгаясь про себя. Про рюкзак я забыл. Но не возвращаться же за такой мелочью – назвался королевой, изволь быть ею. Не царское это дело – рюкзаки таскать. Меж тем Федя вытащил рюкзаки и сморщился от севших на него исследователей. Только я, наверное, знал, чего ему стоило сохранять спокойствие, а не сбросить, не отмахнуться от них руками. Он сдюжил, и я облегченно выдохнул. Нас обнюхали, запомнили, и мы могли идти, не боясь нарваться на новую особь, которая еще не в курсе, что мы свои. Информация о запахе и внешнем виде передавалась у них мысленно на любое расстояние. А как могло быть иначе? Они ведь один организм. Правая рука всегда знает, что делает левая. Мы добрели до чердака. Там я наконец забрал свой рюкзак у Косого.
