Безжизненное тело вынесли на платформу и положили на диван в пассажирском зале, а саутгэмптонский поезд уехал без наших путешественников.
Минут через десять явился доктор; он задумчиво покачал головой при виде больного.
— Дело плохо, — сказал он, — постараемся помочь, если возможно. Был ли кто с бедным стариком?
— Да, сударь, — ответил смотритель, указывая на Джозефа, — вот они с ним ехали.
Доктор подозрительно покосился на Джозефа Вильмота. И действительно, было отчего: он выглядел преступным бродягой с головы до ног, отчаянным злодеем, отвергнутым обществом и ненавидевшим за то всех и каждого.
— Вы… родственник этому джентльмену? — недоверчиво спросил доктор.
— Да, я брат его.
— Я бы советовал перевезти его в ближайший отель. Я пришлю сиделку за ним ухаживать. Не можете ли вы сказать, в первый ли это раз с ним удар или нет?
— Не сумею сказать, — отвечал Джозеф.
— Странно, вы говорите, что вы брат этого джентльмена, а не можете ответить на такой важный вопрос.
— Действительно, странно, — ответил Джозеф Вильмот небрежно, почти презрительно. — Много вещей постраннее этого бывало на свете. Мы уже несколько лет не встречались с братом, а сегодня неожиданно наткнулись друг на друга.
Несчастного, все еще не пришедшего в чувство, перенесли в гостиницу, недалеко от станции. Номер в ней был просторным, но удобным. Больного положили в спальню, окна которой выходили на пыльную дорогу.
Доктор приложил все усилия, все известные науке средства, чтобы возвратить жизнь парализованному мозгу, но напрасно. Душа уже отделялась от тела, которое лежало неподвижной, бесчувственной массой на жесткой постели. Джозеф Вильмот сидел молча в ногах брата и следил за ним с мрачным выражением лица.
Вскоре явилась сиделка и уселась в голове больного. Но делать ей было нечего.
— Есть ли какая-нибудь надежда? — спросил Джозеф уходившего доктора, с нетерпением ожидая ответа.
— Боюсь, надежды мало, даже нет ее вовсе.
— А скоро будет конец?
— Очень скоро, думаю. Вряд ли он протянет сутки.
Доктор ожидал от брата умирающего выражения горести или, по крайней мере, удивления, но напрасно: Джозеф Вильмот не обнаружил никакого волнения; поспешно простившись, врач вышел из комнаты.
Начинало смеркаться, и в сумерках лицо Джозефа Вильмота казалось еще мрачнее, еще суровее, чем в вагоне поезда во время беседы с братом.
Спальня, где лежал умирающий, сообщалась с передней, где брошены были мешок и чемодан Самсона Вильмота.
Джозеф обыскал все карманы в платье, снятом с умиравшего брата.
