Под мотив песни Леонида Агутина «Босоногий мальчик», отрывок: «…Только ластоногий САКА ТАРАНТЕЛЛУ танцевал. Тра-та-та!» (аплодисменты и наступание на гигантские ботинки СААВЬА).
Говорят, учиться лучше на ошибках других. Для этого мы с младших классов изучаем историю. Читаем познавательную литературу. Анализируем происходящее. Ругаем правителей и царей. Ругаем ошибки других людей. Ругаем целые народы, обвиняя их в наших несчастьях. Ругаем Гидрометцентр. Но давайте смотреть на мир реально. Человечество существует давно и так ничему не научилось. Мы изобрели машины и компьютеры. Научились пересекать огромные расстояния за считанные часы. Лезем в космос, потому что одной Земли нам уже мало. Казни на центральной площади по праздникам поменяли на передачи по телевизору как более гуманные (хотя это еще вопрос). Боремся со смертностью и голодом, противясь законам природы. Истребляем целые виды животных по своей прихоти. Вырубаем вековые деревья, чтобы проложить очередную магистраль. Снова ругаем кого-то еще, хотя уже не замечаем, что этот кто-то давно стал нами. Мы так и остались изощренными и жестокими обезьянами-убийцами, которые слезли с дерева и убили другую мартышку размером меньше себя из-за банана палкой, валявшейся неподалеку. А потом археологи найдут сей «артефакт» и обзовут его первым орудием труда. Вдумайтесь, первый труд был направлен на уничтожение себе подобных существ. И неважно, что хвоста у нас давно нет. Все в этом мире осталось по-прежнему…
На протяжении всей учебы я наблюдал метаморфозы, происходившие почти с каждым. Ненависть и злоба, поселившаяся в груди людей на первом курсе от издевательств и унижения, давшие ростки еще тогда, сейчас, на третьем, полностью оплетала телесную оболочку, делая из них таких же чудовищ, которые начинали поступать точно так же, как поступали с ними. Маленькая власть и такой же маленький пьедестал в море негатива вкупе с преимуществом в физическом развитии порождали семнадцатилетних уродов в глазах нового первого курса. И снова били «лосей». И снова «пробивали фанеру». И снова отбирали деньги и продукты. Не знаю точно, но сугубо по моему мнению, мне досталось больше всех их в двухгодичном прошлом, и поэтому я помнил.
Я четко помнил госпиталь, набитый ранеными солдатами из Чечни с пустыми, ничего не выражающими глазами. Они осознавали, что теперь стали инвалидами. Тяжело стать инвалидом в восемнадцать или девятнадцать, когда вся жизнь впереди. Переработанный материал, протухшее пушечное мясо — вот как они называли себя, понимая, что их пособие на остаток жизни будет меньше прожиточной нормы обычного человека. Будто чиновники, высчитывающие размер пособий, считали, что если человек лишается обеих ног, то и есть он будет меньше здорового. Они били меня, а я их ненавидел. Они, напившиеся растворителя стекла «Снежинка», еще сильней били меня, а я еще сильней их ненавидел (тогда).
