В депо, разумеется, был машинист-инструктор, но многое ли он мог сделать, если за ним, кроме ста машинистов, числилось еще сто двадцать помощников. Тут уж не до тонкостей и мелочей, вроде пережога топлива. Лишь бы подопечный не допускал грубого брака.
Надо было помочь молодым, я-то знал, какая это суровая, а подчас жесткая школа — опыт. И еще мне как-то хотелось отплатить за участие и помощь, которыми, слава богу, судьба меня не обделила.
Однажды Блинов отправился в рейс с молодым машинистом. Привычные команды: «Клапаны открой! Пошел на пяти — подтяни реверс». Это была не первая его инспекторская поездка, но то ли промахи ученика были слишком явными (они будто подсказывали решение), то ли просто созрела, наконец, его сокровенная мысль об учебе в рейсе. Блинов в этот раз как-то особенно ясно понял, что там, в классе, после поездки, молодой машинист ничего не сможет рассказать о своих ошибках. Он их попросту не помнит. Учить надо на месте! И нечего ученику стоять у тебя за спиной, пусть работает сам. Опыт должны хранить руки, кончики пальцев…
Друзья поддержали Блинова, начальство дало «добро», и скоро опытные машинисты Василий Адамов и Петр Сидоров отправились в инструкторские поездки. Так возникла школа практической помощи, получившая название «Реверс».
Стал уходить в рейс с молодыми машинистами и Блинов. В первых поездках больше присматривался, старался не навязывать ученику своей воли, никогда не отбирал управление и лишь изредка бросал короткие советы. После поездки следовал тщательный ее разбор, долгие беседы, а иногда и споры.
Вот как рассказывал Блинов об одном из таких уроков. Речь, кстати, идет о молодом Борисе Петровиче Карпеше, ныне Герое Социалистического Труда, почетном железнодорожнике и тоже опытном наставнике. Сегодня каждый третий машинист в курганском депо ученик Карпеша:
«После одной из поездок подошел к его паровозу.
— Здравствуй, Борис. Не прихватишь с собой?
— Так вы, Иван Петрович, только что из рейса вернулись.
— Да не сидится что-то дома…
В пути примечаю: идет на двух клапанах, остальные открыть боится. А поезд в двести осей. И с торможением оплошал. Сбил на уклоне скорость до тридцати километров. Пока тормоза отпустили, стрелка на шкале скоростемера до отметки в 10 километров упала. Нервничает он, с лица потемнел, а я молчу. В парке уже сказал ему: «Заглянешь к вечеру». Уходя, услышал, как говорил он горько своим ребятам: «Перед самим Блиновым опозорились».
