Деревенские ходили на станцию спрашивать про революцию, но люди в поездах рассказывали разное. Мужики возвращались домой еще более настороженными. Они зло ругались, говоря, что крепкого закону и твердой правды нигде нет.
Даже всегда спокойный и тихий Плетёнков горячился:
— Толкуют про революцию, а того не могут понять, что это буржуазная революция. Ты вот что, Иван, запомни: буржуи сбросили царя, а мы сбросим буржуев. Настоящая революция впереди!
А Тимофея Наумкина уже две недели не было в депо. Он уехал в Питер, никого не спросясь. Об этом тоже много говорили.
Люди жили беспокойно, в тревоге и тайном ожидании новых перемен.
Гудок хрипло рявкнул и замолчал, словно подавился. Потом снова подал голос и, набирая силу, поплыл над станцией в холодном осеннем воздухе. Ему басом ответили гудки с канатного завода и слабый тенорок лесопилки. Гудели они не ко времени. Иван торопливо вытер руки ветошью, вылез из паровозной будки и побежал в мастерские.
Там уже шумела толпа, было много чужих, какие-то солдаты, бабы… Все дружно кляли начальство.
— Они, гады, еще третьего дня получили бумагу из Питера и молчали.
— Правду не утаишь!
— Не томи, механик! Скажи толком: что в Питере?
На верстак поднялся коренастый мужик. Свет падал у него из-за спины, и лица нельзя было разглядеть. Ивана толкали, он тянул шею, глаза его слезились от едкого махорочного дыма.
— В Петрограде восстание! — рубил оратор. Иван узнал старшего Крысина. — Временное правительство низложено. Власть перешла в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Да здравствует пролетарская революция!
Толпа загудела.
— Это что же, сызнова революция? Одну беду заспать можно, а с новой что делать?
— Царя скинули, Керенского скинули… Какому богу теперь молиться?
— Себе молись, отец!
— Верно! Пусть они там в революции играют, а нам здесь, все едино, кто верхом сидит.
— Нет, мужики! — Худой солдат в длиннополой шинели отшвырнул цигарку. — Власть нынче наша, самим и надо жизнь строить. На новый лад! Большевики круто повернули. Первым делом — войне конец…
— Ты о своем, служивый! А как германец явится?
— Ему что, он дома! А у меня брат-герой на фронте.
— Герой! — вдруг взорвался солдат. — Своему брату, дурень, это скажи. Нас командиры только в реляциях героями величали. А чуть что — в зубы! Был я серой скотинкой, теперь не хочу. Хватит, посидел в гнилых окопах, покормил вшей!
Больше всего говорили о земле: половина деповских была из крестьян.
— Земля мужику даром отойдет.
