Теперь можно вернуться в Геную по делам, которых нет, запереться дома и писать потихоньку от Тони. А пока мои сети наполняются скользким уловом, две женщины вот-вот подружатся, а может, уже подружились. Я наблюдаю за ними вблизи, упиваюсь их жизнью, особенно жизнью Тоски — такой прекрасной, нежной, сумасбродной, а главное — невероятно одинокой и потому беззащитной, что составляет идеальную отправную точку для романа о живущих на этой земле и в этот момент.
Но почему историю Тоски должен писать я, а, к примеру, не те двое ребят, отдыхающих на море и попеременно стучащих на машинке над нашей головой? Почему он часами заносит в журнал статистические данные, а она блестяще разбирается в антропологии, но, проходя мимо Тоски, они даже не замечают ее? Книги, политика, по возможности вне партийного контекста, — да, это научно, но в них нет людской крови и пота. Да, все для людей, но отвлеченных, их видят, только когда они идут толпой с лозунгами, а что эта масса состоит из отличающихся друг от друга индивидов, страдающих каждый по-своему, — сие не входит в постулаты равенства и демократической борьбы.
Вот тут мне надо набраться храбрости и признать: если я сумею правдиво рассказать о жизни Тоски, Тони и своей собственной, то лишь потому, что никогда не верил до конца в то, чем занимался: литературными манифестами или политическими программами, общественной деятельностью или карьерой.
Убежден: внутри у нас живет не одно «я», а два, три, множество. Накладываются друг на друга размышления, воспоминания, минутные настроения, полосы жизни — и все это не может принадлежать мне одному. Я ощущаю, как бурлила молодая кровь в жилах моих родителей и как медленно жизнь покидала их тела. Ощущаю как свои страдания тех, кого любил, кто неисповедимыми путями наполнил своим существом мое прошлое и будущее. Одним словом, я отражаю в себе, как в зеркале, чужую жизнь, а свою, видимо, передаю другим. Иногда меня охватывает безысходное отчаяние, оттого что не получается выразить какие-то едва уловимые ощущения. А ведь они так быстротечны, возможно даже невосстановимы в памяти. Не знаю, может, с возрастом приходит волнующая жажда общения, интерес ко всем, кто вокруг, и неважно, пускай им на тебя наплевать, лишь бы это были живые люди со своим внутренним миром. Только это и имеет значение, хочу я сказать. Да, мы все разные, но есть же нечто загадочное, что сближает нас всех. В силу этих таинственных уз мне передаются чувства мертвых и живых, даже тех, кто глубоко их прячет, поскольку не одарен красноречием или просто несчастен.
