Я сел за рояль и хитро посмотрел на сестру.
— Итак, назовем это «Ангел», — сказал я. — Посвящается Артамис. — Я включил все динамики в зале, и заиграл нечто одновременно нежное и бравурное. Но перед глазами у меня все время вставал другой образ, невольно сбивая тему, чего, впрочем, никто не заметил… Образ Лорелей, чуть агрессивной и смертельно притягательной…
— Сегодня у тебя получилось просто чудесно, — сказала Артамис, когда я вернулся за стол.
— Не говори так, иначе я подумаю, что это была лебединая песнь, — пошутил я.
И тут за дверями раздался шум…
Лицо Лорелей соткалось из тумана.
— Бард! — тихо прошептала она. — С возвращением.
Кажется, я взвыл…
Часть 7
— Как ты попала сюда?! — спросил я. — Как?! Ты знаешь, как все случилось? Тебе тоже грозит опасность…
Она покачала головой.
— Нет. Не грозит. А вот тебе — да. Но все еще может быть прекрасно, Бард. Теперь ты король по праву. А я могу стать твоей королевой. Могу вечно любить тебя. Ты можешь еще быть счастлив. Очень счастлив. Скажи только — да.
О, эта улыбка… И эти чудные, искристые глаза змеи, при взгляде на птицу, которая не может и шевельнуться. Только удерживал меня не страх или гипноз, ни даже гнев или ярость. Я заметил еще раньше, что попросту привязан к больничной кровати мягкими, но прочными жгутами. Объяснить это можно было двояко — как чисто медицинскую предосторожность, или… полно, я же отлично знал, для чего это все. Я все отлично помнил, и отлично все понимал — теперь, больше чем когда бы то ни было…
Я покачал головой.
— Исчезни, — сказал я и закрыл глаза.
Она мягко и нежно поцеловала меня в лоб.
— Я приду к тебе позже, — пообещала она. — Тебе еще нужно ко всему этому привыкнуть. Но поверь мне — лучше тебе согласиться. Иначе — тебе еще есть что терять, любимый.
— Больше нет, — сказал я тихо.
— У тебя еще остался ты сам, — напомнила Лорелей.
Часть 8
Конечно, я так и не сказал им — да.
Часть 9
Как обычно — прекрасное утро. Свежий ветер врывался в окна весло и беззаботно, ероша мои волосы. Я поднял голову и бессмысленно огляделся — я лежал на полу, скорчившись на великолепном пушистом ковре, еще со вчерашнего дня полностью одетый, разве что успевший расстегнуть воротник и развязать галстук, в смятой и перекрученной одежде, будто после хорошей пьянки.
Господи, какая жуткая ночь…
Кто бы знал, что вспоминать — это так больно.
Но достаточно. Теперь я помнил все — достаточно для того, чтобы сделать теперь больно кому-то другому.
