— До преставления есть небесную твердь не рекомендуется!
Матвеевна воровато оглянулась. Посреди облачной пустыни невесть откуда появились запертые ворота, а возле них нетерпеливо позвякивал связкой ключей апостол Павел.
— Так я еще не умерла? — разочарованно протянула она, разжимая ладонь. Кусок облака шлепнулся под ноги и тут же слился с остальной розовой массой.
— Нет пока. Ты для важного разговора вызвана. И не возмущайся! — оборвал Павел ее недовольные мысли. — Эти вещи Богу виднее. Следуй за мной.
Оказалось, что ходить по облакам очень приятно. Делаешь шаг, а они пружинят под ногами и подкидывают вверх, задирая выше колен подол ночной рубахи. Получается, не идешь, а прыгаешь. Высоко, плавно, аж перехватывает дыхание и ухает в животе. Матвеевна пристыдилась своему несолидному поведению и открытым коленкам — как-никак к Господу на прием… Но поделать с этим ничего не смогла. Видела, как размеренно шагает впереди Павел, старалась и ступать помягче, и на цыпочках идти, но все равно подскакивала. Ух! — вверх, как девчонка, растрепанные пряди вокруг головы антеннами, и косица по спине — шлеп. Выпал из волос гребешок. Хотела было подобрать — куда там. Пока оглядывалась, он остался далеко позади и вдруг вспыхнул на полнеба зубчатой радугой. Так, подскакивая, пред ясные Боговы очи и предстала.
— Что это ты, раба моя Анна, удумала, — начал Бог без лишних предисловий. — Себя жизни лишать!
Похолодела Анна Матвеевна, поняла, что всыпят ей сейчас, по десятое число, так, как даже в детстве не пороли. И ведь не наврешь ничего, Бог, как известно, все знает.
— Верно, и не пытайся, — согласился Бог. — Лучше послушай внимательно. Дел у меня, Анна, много. Ну, это ты, поди, и сама понимаешь. За всем уследить надо. И чтобы солнце крутилось без перебоя, и чтобы земля родила, и чтобы люди друг дружку не ели поедом. Пока время создано не было, все еще ничего, успевал. А как создал, совсем беда — ни на что его не хватает. И потому ерунды развелось — пропасть. Иного человека прибрать бы от греха подальше, пока дел не натворил, а не успеваю. Потом, думаю, завтра да послезавтра. А назавтра еще что-то приключается. Так он, человек этот, и ходит по земле, и творит, сам не ведая чего. Ты мне, Анна, помочь должна. Не пугайся, самой ничего делать не придется, тут я пособлю…
Бог все говорил и говорил, и его спокойный голос убаюкивал Матвеевну. Глаза слипались, и сознание соскальзывало с неба. Матвеевна сквозь дрему злилась на себя, пыталась вернуться, дослушать поручение, но сонливость, как трясина, засасывала ее еще глубже. Божественный лик вдруг принял председательские черты и понес совсем дикую околесицу о грядущей уборке, пьющих мужиках, да о барахлящих комбайнах. Встряхнулась Матвеевна, а Бог уже речь свою закончил. Молчит и ласково смотрит глазами Петра Алексеевича.
