Федор Андреевич сухо поздоровался с Ореховым и отвернулся, едва тот разинул рот. Не смотря на него, он торопливо разделся и устремился вверх по лестнице. На площадке с ним поздоровался Жохов. «Сегодня узнать должен», мелькало у него в голове: «догадается, или нет? а впрочем, где ему, дураку, догадаться!»
— Дружище! — сказал он громко: — Ну, как живешь, что пишешь? Я недавно читал твои стишки!
Этими словами он всегда начинал свои беседы с Федором Андреевичем, но на этот раз, в предчувствии какой-то неприятности, Федор Андреевич ограничился только сухой улыбкой и пошел в свое отделение.
Ему опять сделалось тоскливо. Вот, только вошел в министерство, и уже двоих осудил.
Этот Орехов, которого он так всегда жалел, оказывается далеко не несчастным; несчастна его жена…
Этот Жохов, его приятель, что-то замышляет против него.
— А, Федор Андреевич! — у самых дверей приветствовал его Штрицель: — что с вами вчера было? Отчего на службе не были?
— Нездоровилось, — ответил Федор Андреевич, смотря ему в близорукие глаза.
«Читал или нет?» услышал он тревожную мысль Штрицеля.
— Читали вчера газету? — спросил он Федора Андреевича.
— Нет, а что?
Лицо Штрицеля просияло: «Убедится теперь, что я писатель!»
— Так. Отзыв о моей книжке, — ответил он небрежно: — я могу прочесть вам. Вот!
И, вынув из кармана сложенную газету, он прочел крошечную заметку об его крошечной книжке стихов. Лицо его сияло. Когда, прерывая чтение, Штрицель взглядывал на Федора Андреевича, он читал его самодовольные мысли: «завидно, пожалуй… а? полмильона прочли, что есть писатель Штрицель!.. ишь, улыбается, а у самого кошки скребут!..»
— Завтра схожу в книжный магазин. Вероятно, продажа двинулась, — сказал он, окончив чтение и свертывая газету.
— Я очень рад вашему успеху, — искренне сказал он Штрицелю и вошел в комнату.
Сослуживцы дружески с ним поздоровались. Федор Андреевич взглянул на одного, на другого, на всех по очереди, начиная от старшего помощника делопроизводителя, кончая причисленным канцелярским служителем, и у всех прочел какие-то тревожные, отрывочные мысли: «что-то будет… как повернет… пожалуй и кубарем… нет, он меня отличал».
И только один Штрицель был весь погружен в самодовольные мысли о своем литературном дебюте.
— Что-то случилось, чего я не знаю? — сказал Федор Андреевич Тигрову. Тот выпучил на него глаза с неподдельным изумлением, и Федор Андреевич прочел: «считал я тебя всегда дураком, но не таким!»
«Это он-то? меня!» — вспыхнув, подумал Федор Андреевич, а Тигров продолжал:
