— Что же делать? — вопрошали они.
— Чего хорошего ждать от таких глупцов? — строго спросил Петр. — Вот князья ваши и графы отдадут вам пищу, но сколько их, а сколько вас? Они неминуемо ослабеют. Кто тогда будет сражаться с турками, ненавистниками Господа?! Сами вы враги Христа, если на ум вам приходит подобное. Вы требуете пищи, в то время как вокруг горы ее, надо только нарубить мяса, развести костры и изжарить его.
Петр снова показал озадаченным нищим на множество обезглавленных трупов защитников города, которые участвовали в недавней вылазке.
В начале осады рейды турок, особенно с вестью о приближении подмоги, были довольно часты и яростны, но теперь моральный дух осажденных изрядно упал, а армяне и греки при любой возможности отказывались идти в атаку, да и не так уж безопасно становилось оставлять в их руках оружие.
Турок христиане предпочитали в плен не брать; одним из наиболее полюбившимся им развлечением было обезглавливание трупов врагов. Головы служили превосходными метательными снарядами для построенных хитроумными ромеями метательных машин. Иногда крестоносцы, нацепив головы убитых на острия длинных копий, совершали шествия под стенами в недосягаемости от стрел осажденных. Остальные части тел надо было куда-то девать. Теперь же Петр неожиданно предложил голодным выход из положения. Мясо убитых не могло испортиться за ночь.
Нищие споро взялись за дело, совершить которое им предлагал не кто иной, как сам Петр. Запылали костры, над которыми на вертелах жарились выпотрошенные тела турок, а в котлах забурлил густой наваристый бульон. Нищая братия жадно запихивала куски в ненасытные рты, не забывая восславить мудрость Петра Пустынника и вознести хвалу Господу за то, что дал им такого замечательного пастыря.
Столь невиданное кощунство не могло не вызвать возмущения среди дежуривших на стенах защитников. Некоторые принялись кричать крестоносцам, чтобы оставили свое мерзкое занятие, а иные попытались стрелять, так что некоторые из пировавших нашли смерть, рискнув из-за неосторожности слишком приблизиться к стенам, дабы подразнить и позлить врагов.
Внезапно от костра к костру побежал шепоток: «Тафюр едет! Король! Наш защитник!» Однако не успели улечься эти возгласы, как раздались новые: «Боэмунд, сам князь Тарентский пожаловал! Да, это именно он!»
Две группы всадников быстро сближались. Когда они проезжали мимо костров, сидевшие приподнимались и кланялись конникам. На хороших конях как с той, так и с другой стороны скакали немногие, большинство гарцевали на вьючных животных, но любой мог убедиться, что под князем, так же как и под «королем», были превосходные, прошедшие рыцарскую выучку животные. Ничего удивительного, что на таком коне разъезжал Боэмунд, однако и «королевский» жеребец едва ли уступал дестриеру Тарентского князя, что не могло не вызвать недоумения. Боэмунд и сам уже слышал про этого коня, которому хозяин, как говорили, дал кличку Смарагдин, но видел обоих впервые.
