Обители пустыни | страница 3
Голос Меррита звучал все медленнее, паузы между фразами становились длиннее, и он, казалось, больше не обращался к Дину.
— Затем дворы начали заполняться пылью и песком, сперва лишь тонким слоем, понимаешь? Цвета все еще ярки и красочны, и стены по-прежнему стоят. После в щелях камней начинают прорастать сорные травы, сады обращаются в джунгли и слой пыли становится все толще. Вскоре то тут, то там рушатся стены… в вечном одиночестве, в мертвом городе, оставленном на произвол судьбы… Дикие звери устраивают в залах свои логовища, вопли обезьян оглашают тот самый дворец, что мы завтра увидим, и ящерицы дремлют на ступенях в лучах солнца… Все больше рушится стен, и пески подползают все ближе, и тишину не нарушает ни единый голос, ни единый звук, кроме шума сорвавшегося камня. Постепенно лик мира меняется, и земля, как океанский вал, вздымается и скрывает под собой город, и вот одни лишь бесформенные курганы напоминают о былой жизни. И город мертв, похоронен в ожидании нас, только нас троих, пришедших с другого конца света, чтобы вновь извлечь его на поверхность.
Внезапно его речь прервалась. В темноте ни один из них не видел лица собеседника. Дин слушал в молчании, донельзя удивленный. Меррит, этот трезвый прагматик, Меррит, готовый поднять на смех всякую сентиментальность, предается поэтическим излияниям? Дин знал, что наиболее сдержанные и замкнутые натуры, решившись заговорить, как правило позволяют себе много больше обычной откровенности и до конца раскрывают свои потаенные, застенчивые души. Знал Дин и то, что когда подобного человека охватывает столь редкостное настроение, ему можно лишь дивиться, а исповедь — благоговейно выслушать, ибо она неизменно означает некий жизненный перелом и служит внешним признаком душевного разлада, быть может, скрытого от всех. Нервы Дина напряглись в ответ на слова Меррита — и поскольку такое могло быть сказано только в темноте, меж двумя людьми, ибо безжалостный свет дня высвечивает всю избитость и тщетность этих признаний, он медленно произнес, глядя на громадные звезды, горящие над ними:
— Я даже не думал, что ты тоже чувствуешь нечто похожее.
— А ты? — быстро отозвался Меррит. — Можешь ли ты вообразить ту древнюю, навсегда исчезнувшую жизнь, когда находишь здесь ее изувеченные останки и преклоняешься перед ними? Способен ли ты заново возвести эти разрушенные стены и увидеть, вместо курганов и рвов, город с крепостными башнями, и тенистыми рощами, и садами, исполненный человеческой жизни, сам прах которой давно развеялся? Для меня это всегда так. Началось давно, я был еще совсем мальчишкой. Из меня хотели сделать инженера, но я заявил, что предпочитаю раскапывать вещи, созданные другими, а не тратить зря время на постройку мостов или зданий, что в свою очередь будут кем-то раскопаны. Эта мысль завладела мной еще тогда — и с тех пор не отпускала.