Председатель протер глаза, проглотил подступивший к горлу соленый комок, встал и объявил:
– Суд удаляется для вынесения приговора!
– Подожди, Накашидзе! – вскочил Гулоян. – Подожди! Не будет никакого приговора! – Он вдруг обернулся к Девдариани: – Ты что это натворил, Лимон?! Значит, нет на свете ни справедливости, ни сострадания?! Где твоё сердце, Лимон? Где твоя человечность?! Где твоё хваленое правдивое слово? Что ты наделал, Лимон?!
– Тигран, ведь это все спектакль, игра, представление! – возразил смущенный Девдариани.
– Какой спектакль?! Какая игра?! Что же ты тогда называешь настоящим судом?! Ведь ты на наших глазах убил человека! Посмотри, посмотри на него! – в крайнем волнении выкрикивал Гулоян.
– Кончай базар, Тигран! Хватит тебе! – прикрикнул на него Девдариани.
– Нет! Не будет приговора! – твердо заявил Тигран. Он подошел к Саларидзе, присел перед ним на корточки и взволнованно заговорил:
– Ты не бойся, дядя Исидор! Ничего с тобой не случится! Ты не обращай внимания на Лимона! Лимон – сумасшедший! Не сойдет же с ума и суд?! Не бойся! А нет, так я возьму на себя убийство твоего мерзавца зятя! Я буду отвечать! Мне-то все равно – что за одного, что за двух! Слышишь, дядя Исидор? Ты так и скажи на суде, что его убил я, Тигран Гулоян! уговаривал и успокаивал Исидора, а тот нежно гладил его по голове и тоже плакал. И вместе с ними плакали председатель суда Накашидзе, государственный обвинитель Девдариани и народный заседатель Гоголадзе…
– Встаньте! Проснитесь! Встаньте! – услышал я сквозь сон чей-то голос.
– Накашидзе, вставай! Девдариани, Гулоян, Гоголадзе, вставайте! настойчиво повторил голос. Я понял, что это не сон, и быстро присел на нарах. Проснулись и остальные.
Посредине камеры в одном белье, словно видение, стоял Исидор.
– Проснулись? – спросил он.
– В чем дело, дядя Исидор? – спросил я в недоумении.
Исидор опустил голову и молчал минут пять, показавшихся мне пятью часами. Такого жуткого, потрясающего молчания я ещё никогда в жизни не слышал. Меня объял ужас. Оцепеневшие, бледные стояли и остальные. Никто не осмеливался произнести слово. Наконец Исидор выпрямился и изменившимся до неузнаваемости, чистым, спокойным, проникновенным голосом начал:
– Испокон веку флаг был белым… Белый цвет – благороднейший из всех цветов на земле, и белый флаг – флаг благороднейшего цвета… Своей белизной, своей чистотой флаг олицетворял мир, любовь, братство и милосердие… На протяжении многих веков белые флаги ждут, требуют своего… Как белые снежные вершины, должны возвышаться над миром белые флаги… Огромный белый флаг – это символ всеобщего мира, любви и добра должен развеваться на вершине Джомолунгмы… Один огромный белый флаг!.. А теперь, – добавил Исидор после небольшой паузы, – ложитесь и спите, друзья мои!
