Женщина отпила воду, но к сигаретам не притронулась.
– Кто вы? – спросил я.
– Я мать Зазы Накашидзе.
– Заза Накашидзе… Заза Накашидзе… Мой тезка… Не могу припомнить такого… Что же с ним приключилось?
– Мой сын арестован в связи с убийством в ресторане…
– А-а-а, убийство в "Мечте". Нашумевшее дело… Как вас величать, уважаемая?
– Анна, Анна Накашидзе.
– Мне кажется, уважаемая Анна, слово "в связи" в данном случае неуместно… по отношению к вашему сыну…
– Вы правы, сын мой!.. Простите, что я так обращаюсь к вам.
– Ради бога!.. Продолжайте.
– Мой мальчик действительно не связан с этим делом… Он просто присутствовал при этом… убийстве.
– Так говорит каждая мать и каждый обвиняемый, если он не схвачен с ножом или с револьвером в руках.
– Я знала, что именно это услышу от вас… Знаю, что каждая моя фраза и каждый ваш ответ будут безнадежно шаблонны…
– Что же нам делать?
– Вы должны поверить моему честному слову… Моему и моего мальчика.
– А как быть с показаниями восьми свидетелей и заключением следователя, которые, кроме честного слова, подкреплены ещё и фактами?
– Я понимаю вас, уважаемый товарищ министр, но поймите и вы: мой сын – не фреска, которую можно закрасить, а затем нарисовать заново.
– Как вы сказали?
– Человек – не фреска, которая смотрится лишь в одной плоскости. Человек – это скульптура, которую следует обозревать с той точки, с которой она воспринимается всего лучше, всего красивее.
– Вы правы, уважаемая Анна, но убийство, совершенное в ресторане, это не искусство и тюрьма – не выставочный зал.
– Ответ остроумный, но неверный. Если воспитание человека искусство, то человека следует рассматривать как произведение искусства.
– Но почему вы думаете, что ваш сын – произведение искусства, а я, мои сотрудники и свидетели – толпа профанов, тупо глазеющая на экспонаты выставочного зала?
– Я имела в виду не вас. Но ваш следователь Гагуа действительно может оказаться в роли профана, ничего не понимающего в искусстве…
– Почему?!
– Потому что ему не хватает именно того, в чем так нуждается мой сын.
– То есть?
– Человеколюбия, вдумчивости и терпения.
– Чем же тогда располагает, по-вашему, Гагуа?
– Одним Уголовным кодексом.
– А разве этого мало?
– Мало! Без гуманности и доброты – очень мало!
– И вы уверены, что, если я передам другому следователю дело вашего сына, это спасет его?
– Безусловно.
– Впервые вижу мать, настолько уверенную в правоте своего сына!
– Я верю не сыну, а самой себе.
– Хорошо, если так.
