Зачислив Николо в иезуитскую школу, в мае 1811 года Байрон отплыл в Англию, испытывая отвращение и разочарование до такой степени, что, казалось, ни дева, ни юнец никогда более не вызовут его восхищения.
В своем дневнике он излил накопившийся сарказм:
В двадцать три лучшая часть жизни уже позади, а горечи ее удваиваются. Я повидал людей в разных странах и нашел их одинаково презренными — в крайнем случае баланс скорее в пользу турок. В-третьих, у меня душа болит… В-четвертых, я — хром на одну ногу, и моя телесная убогость с годами возрастает и наверняка сделает мою старость невыносимой. Кроме того, в последующей жизни я ожидаю получить две, а то и все четыре ноги в качестве компенсации. В-пятых, я становлюсь все в большей степени эгоистом и мизантропом. В-шестых, мои дела и дома, и за границей довольно мрачны. В-седьмых, я пережил все свои стремления и большинство честолюбивых планов, даже поэтических.
Плавание на фрегате «Волаж» с Мальты в Англию заняло шесть недель, что дало ему время припомнить чудеса и беспутства его путешествий: турецкие бани, «эти мраморные эдемы шербета и содомии», и пожалеть о своем сомнительном будущем. Он должен отправиться в Нотт, чтобы повысить арендную плату, потом в Ланкс, чтобы продать шахты, потом обратно в Лондон, чтобы разделаться с долгами, а потом сесть на борт грузового судна — и куда глаза глядят. В колючем письме матери он вновь вернулся к повелительному тону:
Будь добра, приготовь комнаты к моему прибытию в Ньюстед, но смотри… на меня только как на гостя. Должен предупредить, что я долгое время сидел на вегетарианской диете: ни рыбы, ни мяса… поэтому мне понадобится много картофеля, зелени и сухарей; я не пью вина. У меня двое слуг — греки средних лет… Я бы не хотел, чтобы меня одолевали визитеры, но буде они появятся, тебе придется их принять, так как я не хочу, чтобы меня беспокоили в моем затворничестве; ты знаешь, я никогда не любил общества, а теперь эта нелюбовь окрепла. Я привез тебе шаль и большое количество розового масла.
Письмо Фрэнсису Ходжсону дает более откровенную картину отчаяния Байрона: «Я возвращаюсь домой без надежды и почти без желания», — и далее он пишет о долгом путешествии домой, во время которого у него было время заняться самоанализом. С ним приехали двое слуг-греков. Его пожитки состояли из четырех древних африканских черепов, фиала с аттическим болиголовом и четырех живых черепах. 14 июля 1811 года — через два года после того, как Байрон покинул Англию, — фрегат вошел в лондонские доки на Темзе. Он не торопился в Ньюстед или Рочдейл, чтобы уладить свои «непоправимые дела», а обосновался в «Реддингс-отеле» на Сент-Джеймс-стрит. Первым и самым неотложным делом было найти заимодавцев, хотя его бывшая квартирная хозяйка миссис Мэссингберд не могла более выступить поручителем — ее собственные финансы были в катастрофическом положении. Старые друзья возрадовались его возвращению. Ходжсон разразился ужасающими стихами — «Вернись, мой Байрон, к родине прекрасной…». Скроуп Дейвис прибыл с «новым набором шуток», и Байрон, заняв денег, отправился в Кент навестить Хобхауза, который, по настоянию отца, вступил в милиционную армию, стал капитаном Хобхаузом и готовился к отъезду в Ирландию вместе со своим полком поддерживать хрупкий мир.
