Позже в столкновениях между такими удачливыми и расширявшими свое влияние соперниками (сказывался эффект демографического давления) один из них выходил победителем. Вот на этом этапе начинал играть едва ли не решающую роль и военный фактор — но только на этом, не ранее! Соперничество в данном случае — пока еще не война, войн в собственном смысле слова общество на том этапе развития, о котором идет речь, не знало. Но военная функция уже возникла и быстро совершенствовалась, роль военных столкновений или, проще, роль силы начинала становиться решающей. Еще раз стоит напомнить, что весь рассматриваемый процесс протекал — если вести речь о первичных очагах цивилизации — на фоне описанного выше оптимума и в условиях, когда формирующийся очаг (или нескольких соседних очагов в пределах, скажем, долины или части долины одной реки) окружали только далекие еще от цивилизации механические общности.
В результате описываемого процесса удачливый старейшина, собрав вокруг себя и подчинив себе соседей, превращался в вождя. Он становился главой общности нового типа — политической, надобщинной. Увеличивалась и укреплялась его власть, в основе которой были контроль за ресурсами коллектива и право централизованной редистрибуции излишков. Увеличивался размер подчиненной его власти общности. Все большее количество излишков скоплялось в его руках, и все большая доля их могла теперь идти на содержание непроизводственных групп населения (жрецов, воинов, чиновников) и групп, призванных обслуживать потребности вождя и его окружения (ремесленники, слуги, порабощенные чужаки). Их усилиями и для их нужд создавался город — как олицетворение и символ очага урбанистической цивилизации, местожительство вождя, хранитель и накопитель высших ценностей коллектива, как материальных, так и духовных.
На передний план на этом этапе развития выходили и рано либо поздно реализовывались две задачи: институционализация высшей власти правителя и сакрализация, легитимизация его политического статуса. Они были взаимосвязаны и в некотором смысле являли собой единое целое, причем столь же необходимое для коллектива, как и для его правителя.
Сакрализация обычно была тесно связана с причастностью вождя к божеству. В одних случаях, как в городах древнего Шумера, бог и храм в его честь выходили на передний план и становились центром и символом общности, а глава коллектива обретал функции первосвященника. В других вождь объявлял себя сыном либо избранником божества, носителем сакральной сверхъестественной силы, благодати. Отрыв правителя от коллектива и особые знаки его власти, ее атрибуты (дворец, паланкин, одежда, украшения и т.п.) подкрепляли в глазах коллектива идею о сакральности правителя. Как показал в свое время Г.Ландтман [252, с. 64—65], сакральность вождя со временем начинала восприниматься как функция власть имущего: личность правителя как бы деперсонализовывалась, он превращался в Символ.
