.
Еще более существенны показания Иванова (в 1917 г.), из которых видно, что роль Малиновского была не такой уж страдательной: он сам заявил о желании откровенно переговорить с начальником охранки полковником П.П.Заварзиным, и после этого разговора Заварзин сообщил Иванову, что Малиновский дал согласие стать секретным сотрудником. Заварзину, написавшему в эмиграции воспоминания о своей деятельности, тоже запомнилось, что Малиновскому не сделали сразу прямого предложения сотрудничать, но дали понять, что не считают его убежденным революционером. Разговор с Заварзиным был продолжительным — «до утра», Малиновский долго «молчал и размышлял», и оказалось, что «настроение его учтено верно»[115].
Документы дела Московского охранного отделения «О дворянине Р. В.Малиновском» выстраивают события в такой последовательности: 13 мая — задержание его в Петровском парке; 14 мая — обыск на квартире в доме № 9 на Пресненской улице, не обнаруживший «ничего преступного»; в тот же день — допрос, результатом которого явились собственноручные показания Малиновского, заявившего, между прочим, что ни к каким противоправительственным организациям он не принадлежал и не принадлежит, а из лиц на предъявленных фотокарточках знает одного Шевченко[116]. Никаких следов вопроса о типографии в Ярославле здесь нет. Нет и записи о беседе с Заварзиным. Дело о типографии было, таким образом, закрыто, сделка состоялась: показательно и то, что одновременно с Малиновским освободили Шевченко.
Без сведений о типографии трудно, однако, судить, насколько реальной была угроза каторги, которой Малиновский оправдывал свое предательство. Что же касается «решающего момента», то далее мы увидим, что этот момент допроса он придумал в 1918 г., когда его судили, а в 1910 г., в охранке, о его уголовном прошлом не было и речи. Но, чтобы приблизиться к пониманию причин его падения, нужно обратиться и к этой странице его биографии, закрытой от тех, кто окружал Малиновского в Петербурге и в Москве.
На следующий день после ареста Малиновского в охранном отделении заполнили антропометрическую карточку для последующего опознания арестованного. Она сохранилась, и можно сравнить ее со словесными зарисовками современников. Судя по их воспоминаниям, при первом знакомстве Малиновский отталкивал всем своим видом и повадками. Доля истины в этом есть и значительная, но есть и обычный для мемуаров элемент домысливания в свете того, что стало известно впоследствии. А.А.Трояновский, например, утверждал, что выражение глаз Малиновского напомнило ему палача, с которым он ехал в одном вагоне на поселение в Сибирь, — из чего он сразу же сделал вывод: Малиновский — «человек, способный на все»
