, с приложением подробных инструкций и правил, уходили в рестораны Невского проспекта и Большой Морской, успокоенные насчёт судьбы России, — уездные исправники, словно в насмешку над своими титулами, самым неисправным образом проникались идеею высших инстанций. Исправник Шишовского уезда тоже смел думать о том, как был надуть, если не Россию, то хотя бы свои высшие инстанции; точно так же, отписав с возможной скоростию почтительные рапорты о приведении России в полное благосостояние и благоустройство помощию петербургских циркуляров, шишовский исправник, грешным делом, отправлялся с ещё большей скоростию на пирог к городскому голове или на преферанс к соседнему помещику. Это не мешало исправнику неясно надеяться, что становые пристава, как народ более подчинённый, глубже его способны проникнуться своими служебными обязанностями; поэтому петербургские циркуляры посылались от исправника к становым с самыми грозными требованиями. Но становые Шишовского уезда были старые воробьи и их так же трудно было провести на мякине, как и любого из петербургских сочинителей циркуляров. Шишовские становые твёрдо знали, что начальство требует аккуратной отписки и безотговорочного исполнения; поэтому они тем же духом строчили на грязном клочке предписание волостям, а на чистом листочке донесение начальству, ни малейшим образом не задумываясь о возможности или невозможности предписываемых мер. Из долговременного своего опыта они вывели твёрдое убеждение, что из этого толчения воды и перевода бланковой бумаги существенного выходит одно — получение жалованья.
В итоге выходило, что из всех петербургских затей приводилось в исполнение на широкой матушке Руси только то, что считал возможным привести в исполнение сельский староста, этот главнейший практический критериум всевозможных канцелярских теорий. Таким образом составился тот разительный контраст между статьями свода законов и действительной жизнью русского человека, о котором мы повели речь. Сперанский с одной стороны и староста Федот с другой — были настоящими выразителями этого отношения.
Исследователь, который бы вздумал нарисовать себе картину русского общественного устройства на основании разных уставов, строительных, пожарных, лесных, врачебных, дорожных, продовольственных и других, имя же им легион, создал бы поистине нечто фантастическое, фантастическое до такой степени, что труд его можно бы было принять за самую злую сатиру над действительностью. В то время, как читателю подобного исследования православная Русь, конечно, представлялась бы страною, ушедшею весьма далеко: дороги разделены на участки, каждый участок немедленно исправляется трудами жителей, плотно равняется, гати насыпаются, мосты строятся; по дорогам «следует» земская и сельская почта, на «хорошо выкормленных лошадях, в исправных и спокойных повозках, приноровлённых ко времени года», с трезвыми «проводниками», хорошо знающими местность, делая в летнее время по двенадцати, а в осеннее по десяти вёрст в час; между дворами селений законом определённые промежутки, посажены деревья, оплетённые кругом, сельская больница, сельская богадельня, дом для арестуемых. Целая система начальства: старшина, староста, сотский, десятский. Сотский смотрит, «чтобы улицы
