Чернозёмные поля | страница 57
— Нет, это вам не извинительно, моя дорогая генеральша! — с жаром убеждала по-французски госпожа Каншина Татьяну Сергеевну. — Мы такие близкие с вами соседи, и почти никогда не видимся… Знаете, необходимо подавать друг другу руку помощи в этой дикой пустыне, где отвыкаешь глядеть по-человечески. Qui se ressemblent, s`` assamblent… Нет, вы мне непременно даёте слово, что первое воскресенье вы у меня с вашею очаровательною дочкою.
— О, моя добрейшая madame Каншина, непременно, непременно, — отвечала растроганная Татьяна Сергеевна; несмотря на свою светскость, она искренно верила, что все чувствуют к ней особенную нежность.
— Вы не поверите, дорогая Татьяна Сергеевна, — восторгалась госпожа Каншина, — с каким наслаждением смотрю я на этого прелестного ребёнка, на вашу Лидочку. Столько наивности, столько прелести!
— Добрая, добрая, madame Каншина, — таяла генеральша, сжимая в обеих своих пухлых ручках руку соседки. — Вы сами мать и поймёте, какое счастье доставляете мне этими словами… J``ai beaucoup soufert, madame Каншин; о, я много страдала, но в ней я награждена за всё.
— Oh, le bon Dieu est si juste, si juste! — закатывала глаза к небу madame Каншина.
— Милая madame Каншин, так пятнадцатого вы к нам, не правда ли? — сказала Татьяна Сергеевна. — С вашими прекрасными девицами… Всею семьёю. По-деревенски: откушать чашку молока… О, мы должны быть с вами друзьями. Ещё наши матери были приятельницы.
Увереньям госпожи Каншиной не было конца.
Барышни Каншины беседовали значительно сдержаннее, чем маменька, вероятно, потому, что маменька строго требовала от них разговоров дельных и обстоятельных, вроде отдельных глав поучительной книги для юношества. Так как оригинальные и маловоспитанные Коптевы не особенно охотно поддерживали тему, выбранную на этот раз учёною mademoiselle Зоею Каншиной, о том, что праздник Троицы есть праздник природы, торжествующей над враждебными стихиями, и что будто бы по этой причине ещё древние евреи устраивали в это время свой праздник кущей, то, естественно, беседа не могла выйти особенно оживлённою. Только что старый Коптев, совсем рассыропившийся от Лидочкиной красоты, простился с нею, чтобы вести своих дочерей, — Суровцов подошёл к группе Лиды.
— Вы поместились, как архиерей, благословляющий паству! — сказал он Лиде, смотря на неё во все глаза с нескрываемым наслаждением.
Лида почувствовала его взгляд. Ей было очень приятно, что он оставил, наконец, Надю и вступил в ряды её свиты. Собственно, Суровцов ей был больше не нужен и не интересен, но её сердце уже начинало жаждать власти и уже привыкло чувствовать досаду на всякое мятежное отношение к обаянью её собственной красоты.