Воланд с наслаждение проглотил извлеченный из кипящего масла кусок и взялся за вино.
– Бутыль я узнал… Коварный напиток, – встрепенулся мастер. – Но ведь мы уже отравлены?
– Вы слишком подозрительны для интеллигента, отсидевшего десятилетие в Вечном Приюте. Расслабьтесь, уважаемый. Сегодня юбилей. Никто никого не травит. Компания старых друзей собралась за скромной трапезой, чтобы вспомнить былое… – Подняв заигравший рубином бокал, Воланд сквозь него посмотрел на влюбленных и покачал головой. – Понимаю, понимаю… Десять лет – не шутка, если они протекли сквозь пальцы. За них, господа. За трудный покой!
– Гроза отменяется, мессир? – поинтересовался Бегемот.
– Не станем торопить события, мальчик. Туча подождет. Мне нужна тишина – я готов выслушать Мастера. – Воланд поднял на сидящего визави человека свой пустой глаз. – Так вы, как я понял, намерены отказаться от полученного с высочайшего соизволения дара? От возможности время от времени потолковать вот так, за дружеским столом с нами? Жаль… Мы полагали, что симпатичны вам. – Воланд оглядел свою свиту, принявшую прежнее обличье. За столом сидели грязнуля Коровьев в треснувшем пенсне, рыжий, бельмом сверкнувший Азазелло и черный кот средней пушистости, ловко поджаривающий в кипящем масле ароматный кусок телятины. – Обаятельные, по–моему, ребята.
– Да, да! О, да! – Маргарита сжала ладони. – Клянусь! Вы были так добры к нам… Я знаю, что возмездие и жестокость не одно и то же. Знаю, что в вашем ведомстве, мессир, идет борьба против злоупотреблений, ну… против превышения власти, бесчинств, бессмысленной бойни, крови… Смутившись, Маргарита опустила глаза.
Воланд с сожалением покачал головой:
– Злоупотребления неизбежны. Возмездие часто оборачивается жестокостью, а справедливый гнев превращается в тупую ярость. Трудно удержать равновесие.
– Но позвольте заметить, у них там, – вмешался Коровьев, закатив глаза к потолку, – у них там, в ихнем хваленом Свете, тоже нередко берут через край… Распевают на все лады: святость, святость! Великомученничество, воздержание, лишения… Брр… вот уж мерзость! Противно даже вообразить… Непонятно и противоречиво: раз уж ты даровал жизнь и наделил человека инстинктами… Ну, вы знаете, о чем я говорю. – Он стал загибать пальцы с грязными ногтями. – Инстинкт выживания, размножения, то есть еды, питья, житья–бытья… Наделил, значит, всем этим сомнительным добром с превеликой щедростью и объявляет: грех! Тяжкий грех! Размножаться со смаком, вкусно питаться, обогревать свой задик пуховичками всякими в виде, так сказать, материальных благ – скверно! И как же, скажите на милость, обходиться в такой кошмарной ситуации живым людям? Может, пошлем ноту протеста, мессир? По поводу воздержания и хваленого ихнего Приюта. Они подпишут! – Растянув рот в любезной улыбке, Коровьев кивнул на притихших влюбленных.
