Вождь отнесся к визиту со всей серьезностью. Обходя участок разговаривал со специалистами, задавал вопросы, приглядывался.
– Многих товарищей архитекторов пугает неправильная конфигурация участка и его сравнительно небольшие размеры. Есть и такие, которые в душе жалеют о Храме, хотя вряд ли могут защитить его архитектурные достоинства, – объяснил ситуацию вождю сообщник Гнусария, почти что его голосом – льстивым и уверенным одновременно.
Вождь глянул на членов президиума Совета и не обнаружил среди них желающих спорить по поводу конфигурации участка и защищать достоинства Храма.
– Размеры нас не должны смущать. Почему не расчистить вот эти улицы? Надеюсь, ничего ценного наши специалисты там не обнаружат. Мне так кажется, – товарищ Сталин хитро улыбнулся, отчего разбежались к уголкам глаз обаятельные морщинки. Специалисты одобрительно зашумели.
Через три дня участь Храма была окончательно решена. Отцу Георгию объяснили, что в связи с подготовкой к ликвидации строения, необходимость в его охране отпадает.
Последнюю свою ночь сторож провел на посту, но вместо того, чтобы обойти Храм, проститься с ним, сидел, поджав ноги, на убогой лежанке и бубнил лишь одно: "…И пойдет брат на брата и сын на отца. Храмы Божии порушат до основания. И настанут тогда последние времена…"
Иногда он умолкал, словно споткнувшись и с окончательной ясностью понимал, что болен. Болен давно и тяжко. Что лишь на мгновение просветлел помутившийся разум и скоро вновь погрузиться во тьму. Загремят, загогочут тогда сатанинские полчища, идущие осаждать Храм.
"Смерти, только смерти прошу, о Господи…" – шептал он не отирая слез. Они катились и катились, искрясь в бороденке, словно каменья в окладе.
Гость возник в дверях неслышно. Николай Игнатьевич – служащий. Узнать можно, хоть и сильно изменило его короткое время. Осанистей стал, матерей. Плащ солидный и шляпа, конечно же, прячут человека, но глаза утаить нельзя. А было в тех глазах одно сразу же подмеченное отцом Георгием отличие.
После мартовского визита появлялся в сторожке этот человек не один раз. И с сахаром и с водкой. Разным бывал: то весел и шумен, то тих и понур. Но всегда одно таилось на донышке его пристальных птичьих, близко к переносью посаженных глаз: тревога. Казалось отцу Георгию, что ищет у него гость что–то важное для себя, утерянное. Ждет ответа на терзающий и непонятный вопрос. Теперь появилось в глубоких глазах лихое отчаяние: понял уже Жостов и вопрос свой страшный и ответ на него знал.
