-- Ну штиу...-- мальчишка трепетал в руках у разведчика, как пойманный зверек.
-- Ничего. Поймут скоро и не будут говорить "нушти", -- задумчиво сказал Шахаев, глядя на худого ребенка.
-- На вот, поешь,-- поощрял Ванин, всовывая в руку мальчика ломоть хлеба и неведомо где добытую им плитку шоколада.-- А мамалыгу брось. Скучная это еда...
Видя вокруг добрые, сочувственные лица, хлопец взял хлеб и шоколад. Сенька опустил его на землю, и он с пронзительно счастливым визгом помчался назад, где, сбившись в плотную кучку, ждали его приятели, такие же грязные оборвыши.
-- Бедный народ румыны,-- выдохнул Пинчук.
-- Что-то и зла на них нет,-- вдруг признался Сeнька.-- Вот воюют против нас, а зла нет...
Он посмотрел на товарищей, не осуждают ли они его слова. Понял, что нет, не осуждают.
Взрослое население появлялось на улице редко, так что солдатам не удавалось поговорить с румынами. Солдаты осматривали издали дома, постройки, делали критические замечания и заключения. Петр Тарасович успел приметить, что у большинства домов над крышами не видно труб, которые по обыкновению маячат над хатами. Это обстоятельство неожиданно вызвало горячий спор.
Молодой разведчик Никита Пилюгин, еще дома от своего отца наслушавшийся о загранице невесть каких чудес, склонен был утверждать, что трубы эти румынским крестьянам вовсе не нужны.
-- Это почему же? -- спросил Сенька, сердито глянув на Никиту.
-- А зачем они им, трубы эти? У румын, должно, во дворе отдельные кухни стоят. Там они пекут и варят...
-- А твоя дурная голова варит що чи ни? -- полюбопытствовал Пинчук.-Зимой що ж они, в холодной хате живут?.. Не знаешь, так помалкивай,-наставительно закончил Петр Тарасович.
-- Надо выяснить, почему труб нету. Интересно же! -- сказал Сенька. Он хоть в душе и соглашался со словами Пинчука, но со своими выводами не спешил. Старый разведчик, Семен любил оперировать фактами. С разрешения Забарова он пробежал по нескольким дворам и нигде кухонь не обнаружил. Вернувшись, коротко объявил Никите:
-- У тебя в голове, Пилюгин, максимум пять извилин. Это я тебе точно говорю. Нe обижайся!
Шахаев шагал впереди, рядом с Забаровым, прислушиваясь к солдатскому спору. Он еще не совсем оправился после тяжелого ранения, быстро уставал. Но на неоднократные просьбы Пинчука и Забарова сесть в бричку отвечал решительным отказом. Ему не хотелось выдавать свою слабость. Теперь же, прислушиваясь к разговору бойцов, он будто и вовсе не чувствовал усталости. Али Каримов, с его вечно удивленными карими глазами, засыпал парторга вопросами, и Шахаеву нравилось отвечать на них.
